…

Мать продолжала говорить – до странности невозмутимо:

– Нет, конечно же, она не внутри меня, не здесь. А даже если бы и была, угадать никак нельзя. – В глазах у нее блеснуло неуловимое злорадство. Высокая, стройная, она мерила его бесстрашным взглядом. – А ты не растолкуешь, зачем она тебе понадобилась?

Дядюшка Джон, казалось, прислушивался к звону отдаленного колокола. Потом сердито встряхнул головой, словно желая избавиться от наваждения.

– Что-то там, внутри меня… – прорычал он и, оборвав фразу, склонился к холодному спящему телу: – Сеси! Вернись – слышишь? Ты ведь можешь вернуться, если захочешь!

За омытыми солнцем окнами через высокие ивы пронесся легкий ветерок. Дядюшка Джон подвинулся, и кровать заскрипела под его тяжестью. Вновь зазвонил колокол, и он стал к нему прислушиваться, но мать ничего не слышала. Только ему слышались эти далекие дремотные отзвуки летнего дня. Рот у него слегка приоткрылся.

– Сеси должна для меня кое-что сделать. Последний месяц у меня с головой не все ладно. Мысли какие-то чудные бродят. Чуть не поехал поездом в большой город посоветоваться с психиатром, да только не поможет он мне. Знаю, что Сеси по силам забраться мне в голову и прогнать оттуда все мои страхи. Ей нетрудно их высосать, как пылесосом, если она захочет. Она – единственная, кто может выскрести прочь всю грязь и смахнуть паутину, чтобы я стал как новенький. Вот зачем она мне нужна, неужто не понятно? – закончил он напряженным от ожидания голосом и облизнул губы. – Она должна мне помочь!

– После всего того, что ты причинил Семейству? – спросила мать.

– Ничего я такого Семейству не причинял!

– Говорят, – продолжила мать, – что в трудные времена, когда ты нуждался в деньгах, тебе платили по сотне долларов за каждого члена Семейства, которых ты выдавал властям для того, чтобы им колом проткнули сердце насквозь.

– Это не так! – Дядюшка Джон скорчился, точно его ударили в живот. – Доказательств нет. Ты лжешь!

– Тем не менее я не думаю, что Сеси захочется тебе помочь. И Семейство не пожелает.

– Семейство, Семейство! – Дядюшка Джон затопал ногами, как огромный распоясавшийся ребенок. – К черту Семейство! Я не желаю из-за вас с катушек слететь! Мне нужна помощь, черт побери, и я ее добуду!

Мать, сложив руки на груди, бесстрастно на него взирала.

Дядюшка Джон, понизив голос и стараясь избежать ее взгляда, со сдержанной угрозой проговорил:

– Послушайте меня, миссис Элиот, и ты, Сеси, тоже. – Он мотнул головой в сторону спящей. – Если ты здесь, на месте. Выслушайте вот что. – Он посмотрел на часы, тикавшие на дальней, залитой солнцем стене. – Если Сеси не явится домой сегодня вечером к шести часам, готовая прочистить мне мозги и вернуть разум, я… я обращусь в полицию. – Он выпрямился. – У меня есть список всех Элиотов, которые проживают на близлежащих фермах и в самом Меллин-Тауне. За час полиция сумеет наточить кедровых кольев для целой дюжины элиотовских сердец.

Он умолк, утер пот с разгоряченного лица. Постоял, вслушиваясь.

Снова ударили в далекий колокол.

Этот колокол дядюшка Джон слышал уже не первый день. Никакого колокола и не было, но он явственно различал звон. Колокол звонил и сейчас – то вблизи, то далеко, то совсем рядом, то неведомо где. Никто ничего не слышал – только он один.