Снова осень: он это понял по тому, как Торри прыжками ворвался в дом, внеся с собой свежий морозный сквознячок. Осень впиталась в каждый завиток его черной шерсти. Мелкие листочки прилипли к темным ушам и к морде, слетали с белого пятна на груди и с хвоста, которым он радостно вилял. Пес насквозь пропах осенью.
Мартин Кристи сел в постели и протянул вниз тонкую бледную руку. Торри залаял, щедро вывалил наружу розовый взволнованный язык и принялся возить им по тыльной стороне руки Мартина. Лизал ее как леденец.
– Это из-за соли, – пояснил Мартин, когда Торри запрыгнул к нему на постель. – А ну-ка назад, – остановил он пса. – Мама не любит, когда ты сюда влезаешь. – Торри прижал уши. – Ладно уж… – смилостивился Мартин. – Так и быть, на минуточку.
Торри согревал худенькое тело Мартина собачьим теплом. Мартин с удовольствием вдыхал свежий песий запах и трогал раскиданные по одеялу палые листья. Мама разворчится – ну и пусть. Ведь Торри только-только родился. Явился на свет заново прямо из нутра осени, из резкого морозного воздуха.
– Что там на улице, Торри? Расскажи.
Растянувшись на одеяле, Торри рассказывал.
Устроившись рядышком, Мартин узнавал про осень – как это бывало раньше, до того как болезнь уложила его в постель. Теперь с осенью его связывали только этот минутный холодок, шерсть с запутавшимися в ней листьями, сжатый собачий отчет о минувшем лете – осень, переданная по доверенности.
– Где ты сегодня был, Торри?
Но отвечать Торри было незачем. Мартин знал и так. Через отягощенный осенью холм, оставляя следы лап на ярком ворохе листвы, туда, где в Барстоу-парке слышались возгласы детей, катавшихся на велосипедах и роликовых коньках, – туда мчался Торри с восторженным лаем. И мчался дальше – в город, где раньше, в темноте, пролился дождь и грязь бороздили колеса автомобилей, – прошмыгивая между ног прохожих, делавших закупки на уик-энд. Туда Торри и устремлялся.
Но куда бы Торри ни устремлялся, Мартин тоже мог побывать там: Торри неизменно оповещал его обо всем своей шкурой, разной на ощупь – шерсть казалась то жесткой и плотной, то мягкой, бывала мокрой или сухой. И, лежа с Торри в обнимку, Мартин мысленно прослеживал весь его путь через поля, через тускло отсвечивающий ручеек, через мраморное пространство кладбища и по лугам к лесу: где бы ни происходили буйные осенние забавы, всюду Мартин мог теперь побывать с помощью своего посланца.
Снизу послышался сердитый голос матери.
И ее скорые сердитые шажки по ступеням лестницы из холла.
Мартин отпихнул собаку:
– На пол, Торри!
Торри скрылся под кроватью как раз перед тем, как дверь отворилась и мама вошла, быстро окинув спальню голубыми глазами. В руках она крепко держала поднос с салатом и фруктовыми соками.
– Торри здесь? – строго спросила она.
Торри выдал себя постукиванием хвоста о половицу.
Мама резким движением опустила поднос:
– Не пес, а одно несчастье. Вечно все переворачивает вверх дном и везде роется. Утром забрался в сад к мисс Таркин и выкопал целую яму. Мисс Таркин в бешенстве.
– Ох, – выдохнул Мартин.