Я вспомнил, до чего моя мать ненавидела толпу, и испугался ее страхом – так у человека болит ампутированная конечность.

Подойдя ближе, я был оглушен шумом. Вопли зазывал, крики торговцев. Пьяный хохот перебравших эля выпивох. Хрюканье, мычание и блеянье домашней скотины.

Визг волынок. Пение. Сущий содом.

Никогда прежде не видал я ничего подобного. Первобытный хаос. То полубредовое состояние, в котором я находился, делало это ощущение только острее.

Вокруг толпились люди. Сплошь незнакомые. Из их скопища то и дело, словно стаи летучих мышей из пещеры, вырывались взрывы хохота.

Краснолицая старуха, пыхтя, точно ломовая лошадь, тащила на деревянном коромысле два короба, полные рыбы и устриц.

Возле наспех сколоченного загона для свиней дрались двое мальчишек.

Прилавок с пирожками.

Хлебная лавка.

Редиска.

Кружева.

Девчушка не старше десяти лет несла полную корзину вишни.

По обе стороны улицы стояли лотки с жареными гусями.

В лужице воды плавали листья салата.

Проходивший мимо весельчак тыкал пальцем в пьяницу, безуспешно пытавшегося подняться на ноги:

– Колокол только два часа пробил, а прохвост, гляньте-ка на него, уже успел набраться!

Кролики.

Два живых гуся – они шипели и махали друг на друга крыльями.

Еще свиньи. Еще коровы. Еще пьяницы. Много пьяниц.

Неопрятного вида сиротка вела хорошо одетую слепую женщину.

Хромые попрошайки.

Захмелевшая баба, прижавшись к случайному прохожему, схватила его за промежность и что-то зашептала ему в ухо – наверняка какую-нибудь похабщину.

От пивных палаток доносился шумный гомон.

– Великан из Нидерландов! – вопил зазывала. – Карлик из западных графств! – Очевидно, он рассчитывал, что, играя на контрасте, быстрее заставит публику раскошелиться.

Шпагоглотатель.

Уличный скрипач. Волынщик. Флейтист бойко наигрывал балладу «Три ворона», а сам не спускал с меня подозрительных глаз.

А запахи, запахи! Жареного мяса, эля, сыра, лаванды, свежего дерьма.

У меня снова закружилась голова, но я все брел и брел вперед.

Голод, разбуженный ароматами разнообразнейшей снеди, прямо-таки раздирал мне нутро. Я подошел к одному из прилавков с гусятиной. Жареное мясо пахло так аппетитно, что я буквально приклеился к месту.

– Почем гусятина?

– Три шиллинга, малый.

У меня не было трех шиллингов. По правде говоря, у меня совсем не было денег.

Я неуверенно сделал шаг назад. И наступил кому-то на ногу.

– Смотри, куда прешь, малый!

Малый, малый, малый.

– Да, малый, и что? – буркнул я, хотя в то время восемнадцатилетний парень считался, бесспорно, взрослым человеком.

Перед глазами у меня все поплыло.

Вообще-то я был крепким парнем. Одна из особенностей моего странного организма проявлялась в том, что я ни разу не болел. Ни простудой, ни гриппом. Меня никогда в жизни не рвало. Ни разу не было даже поноса, что для 1599 года было чем-то исключительным и выглядело подозрительно. Но сейчас я чувствовал себя отвратительно. Незадолго до того прошел дождь, но кончился, и в ярко-синем небе сияло солнце. Таким же безмятежно-синим было небо над рекой Ларк. На жаре мне стало совсем худо, хотя и без того я еле держался на ногах.