Мися надела на себя две юбки, два свитера, голову окутала платком. Тихо, чтобы никого не разбудить, выкралась из землянки. Лес приглушал монотонную канонаду далеких орудий. Она взяла рюкзак и уже собралась было двинуться в дорогу, как увидела Адельку. Малышка подошла к ней.

— Я иду с тобой.

Мися рассердилась:

— Возвращайся в землянку. Марш. Я скоро приду.

Аделька судорожно вцепилась в ее юбку и начала плакать. Мися заколебалась. Потом вернулась в землянку за кожушком дочери.

Когда они стояли на краю леса, то думали, что увидят Правек. Но Правека не было. На фоне темного неба не видно было ни малейшей струйки дыма, не горели огни, не лаяли собаки. Только на западе, где-то над Котушувом, низкие тучи мигали коричневым светом. Мися задрожала, и ей вспомнился какой-то давний сон, в котором именно так и было. «Я сплю, — подумала она. — Я лежу на нарах в землянке. Я никуда не пошла. Мне это снится». А потом она подумала, что, наверное, уснула еще раньше. Ей показалось, что она лежит на своей новой двойной кровати, а рядом спит Павел. Нет никакой войны. Ей снится длинный кошмар, про немцев, про русских, про фронт, лес и землянки. Это помогло — Мися перестала бояться и вышла на Большак. Мокрые камни на дороге захрустели под ее туфлями. Тогда Мися подумала с надеждой, что уснула еще раньше. Что ее утомило монотонное вертение ручки кофемолки и она уснула на скамейке перед мельницей. Ей совсем мало лет, и сейчас ей снится детский сон о взрослой жизни и войне.

— Я хочу проснуться, — сказала она громко.

Аделька посмотрела на нее удивленно, и Мися поняла, что ни один ребенок не мог бы увидеть во сне расстрела евреев, смерти Флорентинки, партизан, того, что сделали с Рутой, бомбардировок, брошенных домов, паралича матери.

Она посмотрела наверх: небо было словно донышко консервной банки, в которой Бог запер людей.

Они проходили мимо чего-то темного, и Мися догадалась, что это их рига. Сошла на обочину и вытянула руку в темноту. Дотронулась до шершавых досок забора. Услышала какие-то неразборчивые звуки, странные и приглушенные.

— Кто-то играет на гармошке, — сказала Аделька.

Они встали перед калиткой, и у Миси сильно заколотилось сердце. Ее дом стоял, она чувствовала это, хоть и не видела его. Чувствовала перед собой его мощный квадратный массив, чувствовала его тяжесть и то, как он заполнял пространство. Она на ощупь отворила калитку и взошла на крыльцо.

Музыка доносилась изнутри. Дверь с крыльца в прихожую была забита досками, как ее и оставили. Тогда они пошли к кухонному входу. Музыка стала отчетливой. Кто-то играл на гармошке плясовую. Мися перекрестилась, крепко взяла Адельку за руку и открыла дверь.

Музыка смолкла. Она увидела свою кухню, погруженную в темноту и дым. На окнах висели одеяла. За столом, у стен, даже на буфете сидели солдаты. Один из них вдруг нацелил на нее ружье. Мися медленно подняла руки.

Из-за стола встал хмурый лейтенант. Потянулся за ее руками, опустил их и потряс в приветствии.

— Это наша помещица, — сказал он, и Мися сделала неловкий реверанс.