На этот раз он говорил еще дольше. Поняв, что он не будет делать паузы на перевод, я дал Светлане листок и ручку, и она начала быстро конспектировать речь. Минут через пять она недоуменно взглянула на меня, не зная, нужно ли записывать дальше. Через десять минут она отложила бумагу.

Наконец, он завершил свою лекцию, выдвинулся на стуле вперед и кивнул Светлане, мол, можно переводить. Она сверилась с заметками.

— Он говорит, что лучшую нефть в России добывают в Западной Сибири — она лучше, чем тяжелая нефть из центральных областей Татарстана и Башкортостана. Еще…

— А он назвал объем запасов? — прервал я ее.

— Нет.

— Ты уверена?

— Да.

— Спроси его опять.

Светлана застыла.

— Смелее, — кивнул я. — Все в порядке.

Она медленно повернулась к сотруднику компании. Тот уже не улыбался. Раздраженно достав из кармана мобильный телефон, он начал пролистывать меню. Светлана робко задала вопрос в третий раз. Он встал и что-то отрывисто сказал ей.

— Он говорит, что опаздывает на другую встречу, — тихо перевела Светлана.

Он явно не собирался отвечать на мой вопрос. Я не мог понять, почему он так боится сообщить объем запасов нефти компании. Возможно, он не знает ответа или полагается на русскую мудрость сидеть тише воды, ниже травы и не брякнуть лишнего. В России бытует мнение, что конкретика чревата неприятностями, поэтому люди предпочитают держаться от греха подальше и осторожничают в словах. Услышав прямой вопрос, россияне склонны подолгу говорить ни о чем, на разный лад увиливая от ответа. Большинство людей либо слишком воспитаны, чтобы настаивать и требовать ответа, либо успевают забыть свой вопрос. Когда сталкиваешься с таким лицемерием, надо быть предельно собранным и настойчивым, иначе упустишь шанс узнать что-то дельное.

— Он сказал, что надеется, что исчерпывающе ответил на все ваши вопросы.

Мужчина протянул руку для рукопожатия и на чистейшем английском добавил:

— Пожалуйста, приходите к нам еще. Мы всегда рады встрече с западными инвесторами.

Было ясно, что сотрудники «Сиданко» не поделятся существенной информацией о своей компании. Тогда мы стали договариваться о встречах с представителями других нефтяных компаний в надежде на то, что им известно что-нибудь о конкуренте.

Начали мы с «ЛУКОЙЛа». При входе в их здание всегда производили досмотр, просвечивали все вещи, забирали телефон и паспорт и возвращали только на выходе. Меня проводили к экс-сотруднику КГБ, которого компания специально наняла в отдел по работе с иностранными инвесторами, чтобы общаться с такими, как я. Он устроил мне часовую презентацию и демонстрировал фотографии радостных специалистов компании, которые позируют в касках на фоне буровых вышек.

Финансовый директор компании «Юганскнефтегаз» пытался уговорить меня ссудить им полтора миллиарда долларов на покупку нового нефтеперерабатывающего завода.

В московском офисе «Татнефти», менее крупной нефтяной компании, головная контора которой расположена в Татарстане, мне предложили принять участие в строительстве автомагистрали.

Остальные встречи прошли в том же ключе. Каждый раз я приходил с оптимизмом и надеждами, и каждый раз уходил ни с чем: меня засыпали массой пустых деталей.