– Отдохнуть бы не мешало, но так не делается, – заметил я. – Только прилетели, едва началась командировка, и вдруг – все бросить, сорваться, уехать… Такого еще не бывало.

Сам Плеханов должен был через пару дней возвращаться обратно в Москву.

– Ну, я поговорю с Михаилом Сергеевичем.

– Не надо, я думаю, что он отпуск не даст.

Такая настоятельная, почти настырная забота. Только потом, после событий 19 августа, я все понял. Когда Горбачева еще только отправляли на отдых, план заговора уже существовал, я в этот план никак не вписывался, и меня решили выманить из Фороса. Думаю, что Плеханов хотел забрать меня в Москву вместе с собой. На следующий день он действительно завел разговор с Горбачевым о моем отпуске и получил резкий отпор:

– Он что, больше всех устал?

Мне Плеханов передал в мягкой форме: «Михаил Сергеевич отказал…»

Горбачев сам ни о чем у меня не спрашивал, а я тем более в объяснения не вступал, но он остался недоволен мною, я понял это по его холодности ко мне. Глупо. Тем более что никогда таких проблем не возникало. Горбачев и сам часто говорил: «Ты пока в отпуск не собирайся, предстоят сложные поездки. А потом мы к этому вернемся».

…Наверное, потом у Михаила Сергеевича какие-то подозрения пали и на меня – в соучастии!.. Все, дескать, уже знал, хотел смыться…

При Брежневе, кстати, подобной ситуации бы не возникло, хотя он, как и Горбачев, давал отпуск с неохотой. Там начальник охраны о своем отпуске спросил бы у шефа сам, непосредственно. Здесь же Горбачев, отдалив меня, сделал Плеханова доверенным лицом по всем вопросам, даже по моим отпускным делам. Я оказался маленьким винтиком.

История с Плехановым – еще один факт непонимания людей, неразборчивости и полной слепоты Горбачева. Две недели спустя это скажется роковым образом.

Плеханов, впрочем, стараясь сблизиться с Горбачевым, занимаясь даже мелкими хозяйственными и бытовыми вопросами, тоже становился винтиком, хоть и покрупнее.

Вот в чем принципиальная разница между Брежневым и Горбачевым: Брежнев был ближе к людям, непосредственнее. Другое дело: мягкий – жесткий, справедлив – несправедлив, прав – не прав, но ближе.

Михаил Сергеевич высокомерно-холодно надулся, не снизойдя до объяснений с начальником личной охраны. Брежнев бы спросил у верного ему Рябенко: «Ты что?!»

Отдых проходил, как всегда, размеренно. Михаил Сергеевич вставал довольно поздно, часов в восемь. Около девяти – завтрак. Первыми к морю спускались Ирина, Анатолий, Ксана. После десяти – Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной. Он – в легкой рубашке, шортах, туфлях «сабо» на босу ногу, на голове – легкая кепочка цвета хаки. На пляже он оставался в плавках, брал в руки книгу и так, стоя, загорал. Просматривал газеты, свежая почта приходила около часа дня. Раиса Максимовна, лежа, читала у моря.

В воду они входили всегда вместе. Он надевал резиновую шапочку, плавал долго, часто резвился в воде, уплывал вперед, возвращался к Раисе Максимовне, которая плавала спокойно, академично. Каждый раз, возвращаясь на берег, спрашивали у меня, сколько они пробыли в море. Обычно купались минут сорок. Он плавал хорошо, мог бы побыть в море и подольше, но его донимал хондроз.