– Мы жили очень хорошо, – говорит Дано. – У моего деда было много денег, а мой отец был доктором. Моя мать была хорошим адвокатом, и, поскольку мы алавиты[1], у нас были… привилегии.
Но у его матери были свои взгляды на жизнь, и она часто говорила то, что не нравилось людям. Она боролась за права женщин.
– Она занималась семейным правом в одной юридической фирме, – говорит Дано. – И мама требовала равных прав для женщин. Был громкий случай, когда она пыталась помочь матери сохранить опеку над сыном после того, как ему исполнилось тринадцать лет. У нас разведенные женщины теряют опеку над сыновьями, когда тем исполняется тринадцать, и над дочерями, когда им исполнится пятнадцать. Но не отцы. Мама попыталась это изменить. Многие люди злились на нее за это.
Когда разразилась война, они, живя в Дамаске, почти не заметили ее, продолжая жить как обычно. Но постепенно ситуация ухудшалась.
– Становилось все хуже и хуже. Война приблизилась к столице, и атмосфера изменилась. Люди стали злыми и агрессивными. Мы терпели, сколько можно, а потом нам пришлось уехать, – говорит Дано.
В январе, рассказывает он, отец наконец принял деньги от деда Дано, чтобы они могли убежать. Транзитная виза, путешествие по Ливану в переполненном автобусе, плавание на грузовом судне из Триполи в Мерсин в Турции, затем такси, микроавтобус и, наконец, путь пешком до западного побережья Турции.
– Наше путешествие прошло довольно гладко, у нас было почти тридцать тысяч долларов США и двадцать тысяч евро; по крайней мере, это то, что я слышал из разговоров родителей. Но мы потратили все это, и к тому времени, когда оказались в Швеции, у нас уже ничего не осталось.
Айрис пытается расспросить его о путешествии по Европе, о том, как они плыли на лодке в Грецию, но Дано отвечает коротко:
– Нам сильно повезло.
Соглашение ЕС с Турцией вступило в силу только через несколько дней после того, как они вышли на берег.
– Мы прибыли сюда, – сказал он. – В Копенгагене купили билеты до Стокгольма. У нас были паспорта, поэтому проблем не было. Нам повезло. Все прошло хорошо.
Он замолкает и безучастно смотрит в пустое пространство.
– Сколько же вас было там?
Дано вздрагивает.
– Пятеро, – говорит он задумчиво. – Мать, отец, Лине, Билал и я. Лине было пять, Билалу – восемь месяцев.
Айрис глубоко вздыхает:
– Как… я имею в виду, где…
Дано по-прежнему смотрит вдаль.
– Поезд остановился в шестнадцати километрах к югу от Стокгольма, – рассказывает он. – Я измерил расстояние по карте на своем мобильном. Электричество исчезло, поезд встал, и, когда мы вышли из вагонов, все заразились.
Его глаза наполнились слезами. Айрис не хочет больше расспрашивать его, не хочет, чтобы он снова все вспоминал. Но Дано продолжает рассказ сам:
– Билал… – Он запинается, прочищает горло и несколько раз моргает. – Билал умер у меня на руках.
Аманда молча прижимает Дано к себе. Сначала он сопротивляется и отталкивает ее, но потом сникает и начинает рыдать у нее на руках. Айрис, которая с трудом сдерживает слезы, не может удержаться от мысли, что это самая трогательная сцена с участием Аманды, которую она видела в своей жизни. Действительно должен был случиться апокалипсис, чтобы такое стало возможным, думает она.