Ему знакомы эти звуки. Так кричат люди, которые в панике спасаются бегством.

Дано достает мобильник, который убрал в карман шорт, прежде чем свернуться калачиком у тел матери и брата. 21.18. Садится солнце.

Отца с Лине до сих пор нет.

Несколько часов назад Дано выбирался на площадь перед станцией. Прошелся по близлежащим улицам и убедился в том, чего он так боялся: всюду трупы, трупы, трупы и никаких признаков жизни.

Два мертвых тела он обнаружил почти сразу. Мужчина и женщина по дороге на станцию или, наоборот, от нее. Должно быть, поняли, что поезда не ходят, повернули обратно, но далеко уйти не успели и без сил рухнули на площади. Оба держались за свои животы. Липкие лица со следами крови и рвоты. Зловоние испражнений, исторгнутых прямо на асфальт.

Дано видел нескольких человек, которые выглядели здоровыми, но при этом все куда-то ужасно спешили. Одна женщина что-то крикнула ему на ходу, несколько слов, которых он не понял, и махнула рукой так, словно прихлопывала муху. После чего понеслась дальше, прямо на бегу скинула туфли на шпильках и вскоре скрылась из виду. Какая-то девчушка одних лет с Лине прокладывала путь через лежавшие на площади тела. На мгновение Дано показалось, что это его сестра, но это была не она: чересчур светлые волосы и совсем другая одежда. Она плакала и, похоже, звала своего папу. Дано хотел помочь ей, сделать хоть что-нибудь, но что он мог сделать, если не знал ее языка? Не знал, что происходит и даже где он оказался.

Какой-то поезд все же проследовал на юг, пока он сидел на станции, механически поглощая те скудные запасы еды, которые у него еще оставались. Дано догадался, что это был ремонтный состав, потому что он состоял всего из одного вагона, и даже тот был меньше обычного и покрашен в оранжевый и красный цвета. А еще он производил слишком много шума и вонял дизельным топливом. Точь-в-точь как тот генератор в турецком лагере для беженцев, который так ужасно чадил, что палатка для больных, по соседству с которой он находился, была вся покрыта копотью.

Темнеет. Пора прощаться и уходить. Дано ласково проводит рукой по одеялу, хочет откинуть его край, чтобы в последний раз поцеловать маму, но передумывает. Вместо этого подхватывает свой рюкзак и, не оглядываясь, устремляется вон из зала ожидания.

Если он не уйдет сейчас, то не уйдет уже никогда.

Слезы застилают глаза, пока он, пошатываясь, идет вдоль путей. Тяжелый рюкзак оттягивает плечи и не дает быстро двигаться. Дано не привык к такому весу, но сейчас он даже рад этой тяжести. Рюкзак помогает ему отвлечься, сосредоточиться на дороге и забыть о слезах, которые бегут по щекам. Перестань, да перестань же плакать, приказывает он себе. Ты больше не ребенок. Перестань, сейчас же!

За последние месяцы он несколько раз видел, как плакал его отец. Тайком, когда они все спали. И если бывают в жизни ситуации, когда не надо стыдиться слез, то сейчас была именно такая.

Дано пытается сосредоточиться на дороге. Четыре железнодорожных пути, выбегая из депо, ныряют в лес, затем проходят под мостом, по которому за последние шесть или семь минут проехала всего пара машин. Вскоре по обеим сторонам начинают тянуться дома, лишь частично скрытые редкими деревьями, растущими вдоль железной дороги. Кое-где горят фонари, освещая рельсы внизу.