Судя по поведению косоглазого запорожца, это невелика шишка. Сразу вскакивает, делает несколько шагов назад.
– После закончим, – роняет Сабуров, не повернув головы, и человек, поклонившись, моментально исчезает.
– Что это за Тарас Бульба? – спрашиваю я.
Знаю, что Сабуров ответит уклончиво, да мне, собственно, и нет дела до его таинственных агентов. Просто я тяну время. Мне вдруг становится страшно.
– О чем вы? Здесь никого не было. Вам померещилось.
Улыбается, но взгляд настороженный. Почувствовал во мне нечто особенное.
И я, как с десятиметровой вышки в воду, бросаюсь головой вниз.
– Слушайте, Сабуров. Не знаю как вам, а мне эти игры надоели. Хватит страстных взглядов исподтишка, недомолвок и недосказанностей. Мы живем не в девятнадцатом веке, я не тургеневская барышня. Я молода и красива. Вы тоже. Нас давно тянет друг к другу. Так, может быть, перестанем ханжить?
Как и в прыжке, страшно только в момент отрыва и в секунду полета. Потом обжигающее соприкосновение с водой и чувство облегчения, свободы.
Самое трудное позади. Всё сказано. Мне больше не стыдно. Я хочу только одного: чтобы с его лица исчезла настороженность, чтобы он сжал меня в объятьях, и всё уже поскорее произошло. Пусть я наконец стану настоящей женщиной. И тогда моя жизнь пойдет иначе.
Но Сабуров молчит, не сводя с меня глаз. Что-то в них мелькает. Но не страсть, что-то горькое и печальное.
– Неправда, – говорит он. – Вас ко мне больше не тянет. Вы влюбились в своего «золотого мальчика». А ко мне пришли, чтобы ему досадить. Наверное, поссорились или еще что-нибудь.
Невероятно – на ресницах несгибаемого самурая что-то блеснуло! Он сердито, кулаком, смахивает слезинку.
– Уходите, пожалуйста. Вы делаете мне больно.
И вот здесь стыд обрушивается на меня всею своей жаркой и влажной тяжестью. Всхлипнув, я поворачиваюсь и выбегаю.
«Дурак, какой дурак!» – бормочу я, спускаясь по лестнице.
Это я не про Сабурова, а про Давида. Сам ты кожура от апельсина! Пустая яркая погремушка. Вот Сабуров – это человек. Господи, почему я такая идиотка? Нет-нет, хватит. С ним нужно расставаться. Вопрос ребром. Нынче же. Пускай уж всё сразу…
Я решаю, что все-таки отправлюсь в Яхт-клуб и объяснюсь с Давидом начистоту. Благородство Сабурова меня не столько тронуло, сколько уязвило. Девственница malgré soi![16]
Мне хочется испить чашу унижения до дна. Сегодня самый позорный день моей жизни! Сердце рвется от жалости к себе. Даже нравится воображать, какая я буду отверженная, всеми изгнанная.
Зато честная. И свободная.
Я скажу Давиду всю правду! Если он пустышка, пусть катится к дьяволу. А если он оценит мою смелость, то…
Но об этом я себе думать не позволяю, чтобы не сбиться со стези мученичества.
(В самом деле, какая же я была идиотка! Вечно лезла напролом, припирала к стенке, требовала немедленного ответа. Слониха в фарфоровой лавке. И добро б крушила посуду, а то ведь сама вся изранилась острыми осколками.
И ничем дуре не поможешь, ничего не изменишь…)
В Яхт-клуб я приезжаю вечером, когда основное веселье уже позади. Мне нужно залучить именинника для разговора наедине, а для этого потребна темнота.