Сразу было видно, что в сосновом бору есть лиственные островки.

Березы стояли в желтых кольчугах. Коекакие травы тоже увядали. На зеленом ковре

то и дело мелькали кружевные разноцветные листья – золотистые, оранжевые, красные с

черными точками. Но еще цвели мелкие ромашки. Они поднимались шапками и ярко

белели среди темных камней.

Я шагал быстро, потому что рюкзак и ружье оставил в машине. Минут через

тридцать я увидел знакомую вершину с большими круглыми камнями, а потом в просвете

между соснами показались крыши Стрелогорска.

Начинался березняк. Желтые ветки хлестали меня по брезентовой штормовке.

Сквозь шорох листьев мне послышались чьито шаги. Я хотел оглянуться, но

споткнулся о камень. Чтобы не упасть, пришлось схватиться за ветку.

Она согнулась.

– Стойте!

Я выпрямился и ветку отпустил. Из кустов на меня выскочил мальчишка.

Небольшой, лет девяти, в форменной фуражке с ремешком на подбородке.

Глаза, большие и черные, как два угля, сердито блестели изпод козырька.

– Зачем вы ломаете ветки? – звонко и отчетливо сказал мальчишка. – Ветки вам

мешают?

На животе у него висел фотоаппарат. Открытый объектив «Смены8» смотрел на меня

тоже строго и неприветливо. Как зрачок ружейного ствола.

Я люблю все живое. Я сам не терплю, когда ломают ветки. И потому ответил:

– Я чуть не упал, вот и схватился. Не нарочно. Смотри, она даже не сломалась.

Он старательно и долго осматривал ветку. Может быть, даже слишком долго.

Наверно, мальчишке стало неудобно: зря напал на человека.

– Ну ладно, – сказал он чутьчуть виновато и закрыл объектив. – Я же не знал. Ведь

многие ходят и ломают деревья. Кто на веники, кто просто так ломает, ни за чем…

Я сказал, что понимаю, но что сам я не из таких. И хотел уже идти.

Но раздался шум, и с хохотом вылетел из кустов юркий веснушчатый мальчишка,

такого же роста, как первый. За ним, хватая за штаны, мчался крупный белый щенок.

– Шуруп! – черные глаза моего знакомого вновь сердито загорелись. – Ну, Шуруп…

Ладно, Шуруп! Тебе для этого дали собаку, да?!

Веснушчатый Шуруп остановился. Он улыбнулся.

– А чего? Ты взбесился, Уголек?

– Ты патруль или кто?

– Ну и пусть патруль, ну и что, – скачал Шуруп. – Я и слежу кругом.

– Так следят? Сам бегает и еще собаку портит. Я, Шуруп, Толику скажу. Узнаешь

тогда.

Шуруп задумался. Наконец он ответил:

– Говори. Толька все равно не дерется.

– Тогда я сам могу…

– Ха… Помог один раз Курилыча оштрафовать и расхвастался. Все равно не ты

штрафовал, а Сережа…

Уголек закусил губу. Потом медленно произнес:

– Тогда с тобой поговорит Мушкетер. Или лучше Тетка… Снежок, к ноге!

Напоминание о Тетке было, видимо, не очень приятным. Шуруп струхнул. А щенок

не испугался. И к ноге он не спешил. Он сел и начал разглядывать меня озорными

золотистыми глазами. Был щенок совсем белый, а на ухе… на ухе черное пятнышко!

Черт возьми! Маленькое пятнышко на левом ухе, крошечный черный треугольник…

– Как ты зовешь его? – спросил я Уголька.

Он сказал:

– Снежок.

Ну что ж… Снежок так Снежок. Когдато его звали Норд. Это я знаю точно.