Она открывает обугленную папку. Ее губы шевелятся, когда она читает обрывки предложений – все, что осталось.

– Тут говорится, что демоны представляют собой аспекты чего-то. И есть какая-то вещь, которую они хотят проявить, но не могут, потому что требуется больше… – Она колеблется. – Они пытаются что-то сделать, Тибо. Они чего-то хотят.

Поезд в бороде изысканного трупа свистит. Этот кинотеатр – оплот «Свободной Франции» и их союзников, друзей «Руки с пером» тут нет, и Тибо, сосредоточившись, безмолвно просит манифа помалкивать. Каждый раз, общаясь с изысканным трупом – а это не что иное, как общение, – он слышит в ответ только звон в ушах.

– Останься тут, – говорит Тибо. Он дергает за поводок. Изысканный труп опускается на тротуар в углу и становится недвижен, как изваяние.

Охранники «Рекса» обыскивают их, неумело допрашивают и впускают туда, где господствуют шум, тепло и ароматы выпивки, грязи и пота. Наклонный пол просторного зала усеивают пеньки, оставшиеся от сидений. Люди танцуют. Женщины и мужчины смотрят на огромный экран, заняв места на балконе размером с половину этажа. На экране мелькают черно-белые обрывки сцен. Кто-то в будке киномеханика составляет последовательность из кусочков пленки, хватая и засовывая в проектор сантиметровые обрывки то одной, то другой киноленты. Мелодрамы, старые немые фильмы, концерты, новости, документальная съемка.

«Сюрреализм настигает каждого из нас», – думает Тибо.

Он снимает кепку и отряхивает испорченную пижаму. Никто не обращает внимания на его одежду: здесь опасно упоминать о том, с какой организацией он связан, но даже самые ревностные сторонники «Свободной Франции» не запретили бы использование такого могущественного артефакта, будь он сюрреалистическим или нет. По углам сидят незнакомцы в эффектных довоенных нарядах. Чернокожая женщина с нетерпеливым видом играет в шахматы сама с собой. Шаги танцоров поднимают пыль.

Потрепанные униформы «Свободной Франции», грязная рабочая одежда других партизан – хватает подсказок, чтобы Тибо понимал, видит ли перед собой человека из «Свободных стрелков и французских партизан» или «Группы Манушяна», «Братства Норт-Дам», «Еврейской армии», «Участников освобождения». Этот худощавый интеллектуал – наверное, из «Группы “Музея человека”»; или разведчик из Жеводанского общества, легендарного центра сопротивления, расположенного в лозерском санатории[38]. Здесь могли найтись даже безрассудные правые, верные вишистам антинацисты. «Не поддающиеся вишизму», – мысленно поименовал их Тибо. Эпитет из будущего. Но из «Руки с пером» тут никого нет.

Эти улицы будут бомбить. Может быть, по ним пройдется еще одна сердитая скульптура или их затянут в Ад злые демоны. До той поры, до самого конца света, здесь будут выпивка и танцы, самогон и грубые коктейли из остатков достойного алкоголя. За барной стойкой пришпилены десятки долговых расписок: поди разбери, какую ценность теперь имеют деньги. На стенах плакаты, воспоминания о победах сопротивленцев. Остатки свастики сохранили, чтобы над ними можно было снова и снова надругаться.