Старые работы ренегатов, стихи Арагона до его капитуляции перед человеком из стали[37]. Герои прошлого вдохнули мертвое дыхание в машину: певец «Мальдорора», Риго, призраки Рембо, размышления Ваше – все это никогда не уходило, никогда не умирало и не умрет, оно было всегда и во веки веков останется частью Франции. Все вспыхнуло, как трассирующие пули, и ринулось мощным потоком внутрь, в коллекцию.

В машину.

Коробка гудела, как оса; в остальном в комнате было тихо. Люди медленно возвращались из тех мест, куда унеслись мыслями.

Все моргнули, кроме Раймона. Он уставился на коробку.

Мэри Джейн вздохнула.

– Вам понравилось? – спросила она.

Парсонс рассмеялся.

– О, да, – сказал он дрожащим голосом. – Это было потрясающе. Спасибо, что пригласили меня.

Бретон закрыл глаза.

– Это была прекрасная ночь, – произнес он по-французски.

– Мы рады, что вы пришли, – сказал Вариан Фрай Джеку.

– Я тоже. Больше, чем мог бы выразить словами.

Джек слушал французских ночных птиц. Вот он сидит в лунном свете, с батареей, полной дистиллята этой хлещущей через край силы, этого сюрреализма. У него в руках свобода.

Парсонс знал, как взять вещество, привести в нужное состояние, сжечь и использовать.

«Что я могу сделать с этим? – подумал он. С такой батареей можно построить машину свободы. – Домой. Я расскажу фон Карману. Мы придумаем новую ракету. Вооруженную этим. Мы взорвем этот гребаный Рейх».

Ранним утром Мириам и Мэри Джейн сидели в саду, попивая суррогатный кофе и испытывая застенчивость, которую не могли объяснить. Обе женщины ковыряли траву пальцами ног.

Они-то и услышали первый крик Джека Парсонса и подняли глаза. Он снова заорал, громче, и ударил кулаком по оконному стеклу.

Мириам и Мэри Джейн побежали вверх по лестнице и, войдя в комнату гостя, увидели его взъерошенным и раздетым. Он вопил. Ошеломленный, выбрасывал одежду из чемодана, искал батарею.

Которой там не было.

На углу рю дю Фобур и бульвара Пуассоньер звучит неистовая музыка. Аккордеон, фортепиано и скрипка играют что-то еврейское. Кинотеатр «Рекс» вздымается навстречу темным тучам, его вывеска изрешечена пулями, но по-прежнему светится.

– Кем он был? – спрашивает Тибо.

– Человек в «Двух маго»? – уточняет Сэм. – Жуликом. Вором. Просто убийцей. Это уже не имеет значения. Я думала – мы думали, – если удастся… Коробка могла оказаться способом открыть город. Открыть ворота и отправить послания. Наружу и… – Она опускает взгляд. – Но нет. С-взрыв явился из той коробки, и теперь он здесь.

– Там был Алеш, – говорит Тибо. Сэм молчит. – И кто-то еще.

Она ничего не говорит.

– Что происходит? – спрашивает Тибо.

– Я не знаю. Честное слово. – Она показывает на обгорелые документы и контейнер с пленкой. – План «Рот»… Он здесь упоминается, но лишь косвенно. Сплошь кодовые слова и намеки, но мне кажется, подразумеваются демоны. И я не знаю почему. А то был Кундт… Подотчетная ему комиссия занималась охотой на художников, и, мне кажется, после взрыва они начали охотиться на искусство. Стали специалистами по манифам. – Она смотрит на Тибо. – Я тебе уже говорила, что у нацистов теперь лучше получается работать с манифами. И вот мы узнали, что Комиссия «К» сотрудничает с демонологами. С церковью Алеша.