Признанный авторитет лыцкой диаспоры в Баклужино, больше известный под кличкой Кормильчик, был крупным домовым нежно-дымчатой масти, личико имел упитанное, угрюмое, а нрав, судя по всему, вредный да въедливый.

— Ладно, верю… — буркнул он, выспросив у Анчутки все подробности из жизни лыцкой нечисти. — Обитал, обитал ты на Коловратке… Если Марашку знаешь, значит, обитал…

Разговор происходил в одной из квартир четвёртого этажа, где вот-вот должна была случиться плановая разборка с некой злостной неплательщицей. Кроме развалившегося по-хозяйски в мягком кресле Кормильчика и потупившегося беженца, в комнате ещё присутствовали два смешливых бойца, с которыми Анчутка недавно подкуривал ладан. Один из них держал за шкирку то и дело пытающегося вырваться буйного рукастого барабашку.

— Нет, ну это ладно, это ладно, братан… — задумчиво продолжал Кормильчик, снова удостаивая Анчутку благосклонным взглядом. — Ну а границу-то, границу ты как переходил?..

И успокоившийся было Анчутка осознал с тоской, что тут-то его и начнут припирать к стенке.

— Контрабандист переправил… — грустно соврал он, вильнув глазёнками. — Или браконьер…

— Кликуху, кликуху назови…

— Да я не спросил…

— Ну а какой он из себя, какой?..

— Здоровый такой… — начал неуверенно плести Анчутка. — С кулаками…

— Знаю… — сказал Кормильчик, на мгновение перед этим призадумавшись. — Якорь у него кликуха. Якорь… Туда — с приворотным зельем, обратно — с ладаном…

Тем временем отворилась входная дверь — вернулась квартиросъёмщица. Слышно было, как она сбрасывает в прихожей туфли и, отдуваясь, тащит на кухню что-то увесистое и неудобное. Затем последовало несколько секунд звонкой тишины — это хозяйка услышала голоса. Далее грохнуло, зазвенело — и в комнату со скалкой в руках ворвалась кряжистая особа женского пола. Окажись на месте домовых грабители, аминь бы настал всей банде. Даже огнестрельное оружие не помогло бы, поскольку по габаритам гражданочка в аккурат соответствовала дверному проёму и уложить её можно было разве что разрывной противослоновьей пулей.

Грабителей в помещении она, естественно, не обнаружила. Комната была пуста, а вот голоса продолжали звучать как ни в чём не бывало… Квартиросъёмщица охнула, выронила скалку и опрометью кинулась к дверям — рисовать на притолоке кресты и звёзды. Потом запустила ручищу в лифчик восьмого размера и выхватила ампулу со святой водой, надо полагать, лыцкого производства.

— Займись… — недовольно молвил Кормильчик.

Один из бойцов (тот, у кого руки не были заняты прозрачным загривком рвущегося в бой барабашки) вразвалочку приблизился к хозяйке и, поднявшись на цыпочки, выдернул ампулу из толстых пальцев.

— Во, дура!.. — подивился он, брезгливо разглядывая трофей. — Водичка-то левая, из-под крана… А ампула, гля, настоящая! «Выведем нечисть на чистую воду!..» В Чумахле небось разливали…

Уставив безумные глаза на плавающую в воздухе ампулу, хозяйка, тихо подвывая от ужаса, отступала к дверям. Затем налетела спиной на косяк и взвыла в полный голос…

— Спускай Барбоса… — буркнул Кормильчик. Второй боец направил исступлённого барабашку в нужную сторону и закатил напутственный пинок. Тварь подпрыгнула, метнулась к серванту и упоённо принялась бедокурить. Со всхлипом распахнулись стеклянные створки, заныл, задребезжал хрусталь, забрякало серебро и всякий там прочий мельхиор… Из выскочившего нижнего ящика вспухло и заклубилось мучное облако. Квартиросъёмщица, припадочно закатив глаза, оползала широкой спиной по косяку.