– Да, я смогу сделать это.

Не говоря больше ни слова, он протянул мне пачку зеленых бумажек. Когда я взяла их, то заметила, что он, как обычно подавив зевоту, сказал безразличным тоном, словно это не имело особого значения:

– Вам лучше завтра же положить их в Дэриенский банк. Ну, теперь все?

– Да, все.

Я направилась к дверям, но, вспомнив о Таун, вернулась:

– Нет, есть еще одна проблема.

Он уже снова сидел за карточным столом, и неоплаченные счета бесшумно скользили у него между пальцев.

– Что же?

– Это касается Таун.

Его пальцы, перебирающие чеки, вдруг замерли.

– Она отказывается работать, пока не получит указаний от вас. Вы, конечно, понимаете, что такое непослушание подрывает мой авторитет среди остальных. Вот я и хочу, чтобы вы велели ей подчиняться общим правилам.

Он медленно произнес:

– Таун оставьте в покое.

– Но почему она должна бездельничать, когда все работают? Она живет за ваш счет – она и ее дети.

– В Семи Очагах есть вещи, которых вам не изменить, Эстер.

– …и Таун одна из них?

– …Таун одна из них.

– Тогда скажите – почему.

Он приподнял веки и искоса взглянул на меня.

– Вам, должно быть, известно, что у меня есть младший брат. Он не живет здесь теперь, но когда-то жил. Он был молод почти не видел женщин. Ну а Таун как раз была здесь…

И тогда я поняла, поняла эти дерзкие взгляды Марго, поджатые губы Маум Люси, смешки Вина. Сент-Клер снова заговорил:

– Теперь вы знаете, почему Таун надо оставить в покое, и она, и ее щенки должны быть одеты и накормлены.

Я выдавила сквозь стиснутые зубы:

– Да, теперь я понимаю.

Я ушла и занялась своими делами, а холодный узел в груди давил мне на сердце как камень. Весь мир перевернулся и стал гадким и горьким, когда я узнала, что любовник Таун – отец ее двух смуглых малышей – обнимал, целовал меня, но настоящих чувств ко мне у него не было.

В пять часов я поднялась к себе умыться и переодеться в зеленое шелковое платье к ужину, но, проходя мимо двери Лорели, услышала безутешные рыдания. Мне показалось, что в них слышалось отчаяние. Но я отлично понимала, в чем дело. На протяжении всего этого темного долгого дня Марго носила сюда бренди, и обед Лорели вернулся нетронутым. Теперь я подумала, презрительно поморщившись, что у нее началась пьяная истерика.

Но рыдания продолжались, а я вдруг вспомнила, что сейчас мимо этой двери на ужин пойдет Руперт, и, решительно шагнув к двери, толкнула ее.

Я не ожидала увидеть того, что открылось мне, и, смущенная, остановилась на пороге. Лорели лежала на кровати – съежившаяся фигурка, – сотрясалась в рыданиях, как ребенок, который, устав от слез, уже не может больше плакать, но не может и успокоиться; а у камина, со своим обычным невозмутимым видом, стоял Сент-Клер.

Я быстро проговорила:

– Прошу прощения – я не хотела мешать. Просто я подумала, что миссис Ле Гранд плохо.

Я собиралась повернуться и уйти, но Лорели вдруг села на кровати и повернулась всем своим худеньким телом ко мне.

– Простите, простите, что потревожила вас, мисс Сноу.

– Могу я чем-нибудь помочь вам, миссис Ле Гранд?

Ее широко раскрытые глаза невидящим взором устремились к мужу, затем обратно ко мне.