— Скажи, Далия, а как у вас в стране поступают с самозванцами? — вдруг спросила я у служанки, почтительно замершей неподалеку.

— Их привязывают у столба под палящим солнцем на весь день, и каждый может бросить в преступника тухлое яйцо, — она внимательно посмотрела на меня.

— Какая прелесть! — в воображении тут же пронеслось, как я стою у столба. Одна, поскольку и Рой, и Козимо, скорее всего, будут все отрицать. И им поверят.

А еще проще всего обвинить меня в помешательстве. Выдать замуж и сослать в монастырь. И волки сыты, и овца взаперти. Только Гаудани расстроится. Мне вдруг стало очень жалко несчастного д’ореза, как и я, бывшего жертвой обстоятельств. А еще я безумно завидовала Кариссе. И из-за трепетного отношения к ней Гаудани, в котором я сегодня уже убедилась, и из-за любви к ней Роя, готового на все. Только… только вот зачем было это междумирье? Я громко шмыгнула носом, прогоняя пьяные слезы.

— Мадонна, пойдемте, — мягко, но настойчиво позвала служанка. Я оттолкнулась от перил и покорно поплелась следом.

Мы прошли в часть, где располагались жилые покои. Здесь окна выходили на внутренний двор, и шум празднования был почти не слышен.

Слишком усталая, чтобы рассматривать интерьеры спальни в золотистом свете гль’ойна, я позволила Далии раздеть меня и буквально упала на кровать. Голова кружилась все сильнее. В какой-то момент мне начало казаться, что стены вокруг вращаются, точно карусель. Силой воли взяла себя в руки, перевернулась на живот и закрыла глаза. От количества съеденного и выпитого меня подташнивало. В голове шумело, но заснуть все равно не получалось.

Погруженная в какую-то непонятную полудрему, я пропустила тот момент, когда оконная рама скрипнула. Затем раздался звук, словно кто-то спрыгнул с подоконника на каменный пол. Я подскочила:

— Кто здесь?

— Это я, — раздался заговорщицкий шепот, над потолком зажегся золотистый шар, и я с удивлением увидела д’ореза Лагомбардийской республики, первого среди равных, стоящего в моей комнате у открытого окна.

Он был одет лишь в рубашку, короткие штаны и голубые высокие сапоги. Ворот рубашки расстегнут, обнажая грудь с темной порослью волос.

— Рисса, — он шагнул ко мне. Я невольно отодвинулась на кровати:

— Лоренцио?

— Ты же называла меня Ренци! — напомнил он, уверенно приближаясь. Глаза опасно блестели от вина и желания. Я нервно сглотнула:

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел… — он подошел и слегка насмешливо посмотрел на меня, — неужели ты могла подумать, что я сегодня не приду к тебе, я так истосковался по запаху твоей кожи!

От этих слов я мгновенно протрезвела, затем глупо хихикнула. Кто бы мог подумать, что Карисса… Теперь понятно, почему у ее свиты были такие манеры. Размышлять о воспитании благородных девиц из Риччионе не получилось, Гаудани сел на край кровати и потянулся ко мне, намереваясь обнять, я увернулась.

— Ренци, послушай, я очень устала… — я вдруг услышала явный шорох за стеной, — Что это?

— Где? — пользуясь тем, что я отвлеклась, он меня обнял.

— Шум, ты слышишь? — я снова выскользнула из-под руки.