Птица билась о стекло. Похоже, галка зацепилась за шнур и бьется, пытаясь вылететь в окно.

Дверь в ризницу приоткрыта. На стене проступали неясные контуры креста, очерченного кругом.

Йона осторожно приблизился к фигуре, съежившейся впереди, и увидел, как морщинистая рука хватается за спинку передней скамьи.

Птица снова забилась о стекло. Сгорбленная фигура медленно повернула голову на звук.

Перед Йоной была старая китаянка.

Йона прошел мимо, опустил оружие и искоса взглянул на женщину. Она уставилась в пол с непроницаемым лицом.

Возле средневековой купели сидела Мария, словно ребенок подле матери. Широкое деревянное платье тяжелыми складками спускалось к ее ногам.

Посреди запрестольного складня висел на кресте Христос — на фоне золотого неба, точно как описывал Роки под гипнозом.

Именно здесь он впервые увидел «грязного проповедника», и тогда в церкви было полно священников.

И вот Роки вернулся.

Роки встал в черном дверном проеме под кафедрой органа.

Трубы органа возвышались над ним, словно перья.

Он стоял тихий, растерянный. Словно изгой, он не смел поднять глаз на алтарь, а смотрел на свои большие руки.

Китаянка поднялась и исчезла.

Йона постучал в дверь ризницы, мягко толкнул ее и заглянул в темноту. Казула висела, готовая к службе, но помещение казалось пустым.

Йона отошел в сторону и заглянул в щель возле петли. Увидел каменную стену во вмятинах, похожую на заколыхавшуюся ткань.

Он открыл дверь пошире и вошел, пряча пистолет. Быстро окинул взглядом облачения. Высоко вверху бледный дневной свет пробивался сквозь глубокую оконную нишу.

Йона шагнул к туалету, открыл дверь, но никого не обнаружил. На полочке над раковиной лежали наручные часы.

Йона поднял пистолет и распахнул дверь в гардероб. Казулы, альбы и столы висели бок о бок, разобранные по цветам, соответствующим церковному году и событиям жизни. Йона резким движением отвел облачения в сторону и заглянул в шкаф.

Что-то белело в углу. Стопка журналов о спортивных машинах.

Йона вернулся к скамьям, прошел мимо Роки, приблизился к мужчине, курившему у дверей, и спросил о священнике.

— Это я, — улыбнулся мужчина и ткнул сигарету в кофейный стаканчик у своих ног.

— Я имел в виду другого священника, — пояснил Йона.

— Здесь только я.

Йона уже успел разглядеть его руки — чистые, без следов от инъекций.

— Когда вы стали священником? — спросил он.

— Меня назначили викарием в Катринехольме, и четыре года назад я стал пастором здесь, — приветливо ответил мужчина.

— Кто служил здесь до вас?

— Рикард Магнуссон… а до него — Эрлинд Лудин и Петер Леер Якобсон, Микаэль Фриис и… не помню.

Мужчина, видимо, чем-то порезался — на ладони приклеен грязный пластырь.

— Я задам странный, может быть, вопрос, — сказал Йона. — По каким случаям в церкви собирается много священников… и они сидят на скамьях, как прихожане?

— Во время рукоположения, но тогда мы говорим о кафедральном соборе, — услужливо ответил священник и поднял стаканчик.

— А здесь? — настаивал Йона. — Неужели в здешней церкви никогда не собиралось много священников?

— Такое возможно на панихиде при погребении священника… но кого пригласить, решает семья… каких-то особых правил для священников не существует.