На перроне захрипел репродуктор.

— Ляг, — приказал Вениамин и, укладываясь на свою полку, добавил шепотом: — Все равно нас найдут.

Голоса переместись в вагон. Сопровождающая, продолжая чему-то смеяться, вошла следом за капитаном в купе, к нам не заглянув. Вернулись Витя и Марс. Подышал мне в лицо и лег на пол в проходе между полками.

— Марс, рядом! Сюда! — тихо скомандовал Витя.

Пес приподнял голову, но не двинулся с места.

— Пес с тобой, — сказал ему Витя. — Наступят ночью на хвост, сам будешь виноват.

* * *

Я не умерла и той ночью.

Хотя голова болела, и я снова плыла в тумане, похожем на темные коричневые клубы.

Хотя в ту ночь поняла, что мне от них никуда не деться. Отправься я хоть на Северный полюс, туда вместе со мной поедет серо-коричневая картонная папка и вместе с ней они.

Наверное, той ночью меня спас конвойный пес Марс. Он поднялся, сел со мной рядом, положил лапу мне на живот и так сидел долго, и я, в конце концов, почувствовала тепло и вернулась назад. Рядовой срочной службы Витя влил мне в рот воду вместе с таблетками, бормоча испуганно: «Ведь было же все хорошо». Значит, он гулял с Марсом где-то в сторонке и не слышал, о чем говорили наша тетка и капитан, иначе плюнул бы и спал себе спокойно. Только собаке было все равно, кто я на самом деле. Яблочко от ядовитой яблоньки.

Глава 4

Первая драка случилась через несколько дней. Мы остались втроем. Вениамина забрали сразу, от вагона. Его увезла сотрудница из Сонковского интерната, приехавшая ночным поездом. Борька с Женькой встали рядом плечом к плечу, прикрывая меня от ударов. Я сама высунулась из-за их спин.

— Нá тебе!

Я зашаталась, опрокинувшись на стену.

— Нютка! — заорал Борька так, будто меня зацепило фашистской пулей, и замолотил кулаками воздух, как мельница. Он, наверное, кого-нибудь бы убил, если бы не вбежали взрослые.

Все, кто участвовал в драке, едва не остались без обеда, а меня отвели в медпункт.

— Болит? — равнодушно спросила медсестра.

— Нет, — ответила я.

Она посмотрела на меня молча.

— Ладно, — сказала она наконец. — На, выпей. — А когда я выпила лекарство, приказала: — Лежи. — И вышла.

Лежать не захотелось. Я смотрела в окно.

Обед мне привезли на каталке. Суп был остывший и картошка остывшая, зато хлеба положили горкой. Я все съела и задремала на кушетке, покрытой холодной клеенкой. Медсестра вернулась, когда за окном смеркалось, и скривилась при виде меня так, будто не ожидала увидеть. В руке у нее была кружка с дымящимся чаем.

— На, пей, — сказала она.

Она поставила на каталку кружку, положила две лимонные карамельки и вышла. Я выпила горячий сладкий чай с карамельками и снова задремала. За окном пошел дождь. Впрочем, смотреть там все равно было не на что, кроме как на мокрый серый забор, с ржавой проволокой поверх досок, и клочка еще более серого неба.

На этот раз медсестра вернулась скоро.

— Все, — сказала она. — Я домой. Выметайся.

Я буркнула «спасибо» (за карамельки) и пошла на ужин.

За столом меня ждали Борька с Женькой. Они заняли мне место.

— В общем так, — сказала в столовой старшая воспитательница Ольга Ивановна, глядя на нас своими красивыми ледяными глазами. — Мне плевать, кто тут за кого, но если в