– Вспомнила все? – сочувственно поглаживая ее руку, прямо спросила я.

– Да.

– Совсем ужасно?

– Да.

– Сможешь рассказать?

Дейнари резко вскинула голову, уставившись на меня взглядом испуганного кролика:

– Н-нет!

Вздохнув, поняла, что придется идти на крайние меры.

– Тогда прошу выслушать меня.

Испуганные глаза арианки изумленно распахнулись, после чего она как-то неловко закивала. И я рассказала ей все, с самого начала – с момента старта «Линнеи» и до вчерашнего дня. Подробно, в деталях, не приукрашивая радость и счастье и не умаляя горестей и трагических эпизодов. Рассказала про Павла, Рената, экипаж «Линнеи»; про плен на верпанском корабле; о столбе, отделенном пропастью от моря заключенных в подземной тюрьме; о встрече с ее старшим братом; о несправедливом бое за меня; о гибели ее младшего брата и нападении тарта, жутком побеге и эйфории спасения…

Дейнари потрясенно взглянула на меня, по мере повествования все больше сосредотачиваясь и осмысливая события, отвлекаясь от собственных бед. К счастливому концу она уже тихонько плакала от облегчения, прижав стиснутые руки к груди.

– Ты понимаешь, – прорыдала она, – только ты… У меня все так похоже!

И словно прорвав плотину, из нее вместе со слезами хлынул поток торопливых, порой совершенно бессвязных слов, избавляя ее душу от груза пережитого. Очищая, изгоняя всю ту горечь и озлобленность, что успела поселиться в ее душе.

– Родители… они так отчаянно сражались за нас, надрываясь, буквально сжигая себя заживо. Отдавая свою жизнь по глотку, отдавая в тщетной попытке уберечь нас с братом. Но верпанов было столько… Помню, как они затаскивали нас, совершенно обессиленных, отдавших все жизненные ресурсы, к себе, в свои мерзкие склизкие логова. Помню боль… постоянную, много-много… ужасающие крики всех тех, кого они истязали, медленно замучивая, озлобленно, особенно мучительно уничтожая. Они ненавидят нас. Все это я видела, все на моих глазах… снова и снова… Все меньше и меньше оставшихся в живых… сплошное агонизирующее безумие, которому я и отдалась с огромной страстью, согласная на что угодно, только бы прекратить это. Мне было так страшно… совсем одной… без семьи. Я тогда впервые осталась одна, я звала и звала Дарга, а он все не приходил. И во мне умирало последнее, что оставалось живым, – надежда.

Речь Дейнари прервалась судорожными всхлипываниями и ручейками горячих слез, с новой силой хлынувшими из ее глаз. Я обхватила ее руками за плечи, чувствуя, что тоже рыдаю, переживая все это вместе с ней, сопереживая несчастному ребенку, как она тогда была!

– А потом все изменилось – появился Кирен. И все стало иначе, но тоже плохо. Это длилось долго – он мучил меня, измывался над собой, пугая меня еще больше! Не могу даже рассказать, насколько болезненно, мучительно и как-то изощренно-собственнически он изгалялся надо мной, стремясь лишить всего, заставив жить только собой, полностью растворившись в нем. И я не выдержала – сломалась, решив уйти, уйти навсегда. У меня оставался кулон Дарга, снять его не смогли ни верпаны, ни метхи. И я из последних сил обратилась к брату, вкладывая весь остаток себя, отдавая всю душу в этом прощании, и – приказала кулону уничтожить меня.