– Обо мне не хлопочи, брат, – пробормотал Дейерон Таргариен. Вид у старшего сына Мейекара был еще хуже, чем когда Дунк видел его в гостинице. Теперь он, видимо, протрезвел, и на черно-красном камзоле не было винных пятен, но его глаза налились кровью, и лоб блестел от испарины. – Я охотно ограничусь зрелищем того, как ты убьешь негодяя.

– Ты слишком добр, дорогой брат, – все так же с улыбкой ответил Эйерион, – но я проявил себялюбие, лишив тебя права доказать на деле правдивость твоих слов. Я настаиваю на испытании семерых.

– Ваше высочество, господа судьи, – растерянно обратился Дунк к сидящим на помосте, – я не понимаю. Что это за испытание семерых?

Принц Бейелор беспокойно шевельнулся на стуле.

– Разновидность испытания поединком, старинная и редко применяемая ныне. Она пришла к нам через узкое море с андалами и их семью богами. Во всяком единоборстве обвинитель и обвиняемый просят богов рассудить их. Андалы верили, что если с той и другой стороны сразятся семь бойцов, боги будут более милостивы и уж верно вынесут справедливый приговор.

– Может статься, они просто были охотники до драки, – с язвительной улыбкой вставил сир Лео Тирелл. – Однако сир Эйерион в своем праве. Семеро так семеро.

– Так я должен сражаться против семерых? – в отчаянии спросил Дунк.

– Не в одиночку, сир, – нетерпеливо бросил Мейекар. – Не разыграйте дурака, это вам не поможет. Вы сразитесь всемером против семерых. Вам нужно найти еще шесть рыцарей, которые будут биться на вашей стороне.

Шесть рыцарей. С тем же успехом с него могли потребовать собрать шесть тысяч. У него нет ни братьев, ни кузенов, ни старых друзей, которые сразились бы с ним бок о бок. Разве согласятся шестеро незнакомых людей поддержать межевого рыцаря против двух принцев, рискуя при этом жизнью?

– Ваше высочество, господа судьи, а что, если никто не захочет выйти на поле вместе со мной?

Мейекар Таргариен смерил Дунка холодным взглядом.

– Если дело ваше правое, сторонники найдутся. Если же вы не сумеете собрать таковых, то лишь потому, что виновны, – это как будто ясно.

Дунк никогда еще не чувствовал себя таким одиноким, как в тот миг, когда вышел из ворот Эшфордского замка и решетка со скрежетом закрылась за ним. Шел легкий дождь, мягкий, как роса, но Дунка от него пробирала дрожь. За рекой светились яркими красками те немногие шатры, где еще горел огонь. Время, по расчету Дунка, перевалило за полночь. Через несколько часов придет рассвет – а с ним и смерть.

Ему вернули меч и серебро, но Дунк перешел через брод в самом мрачном настроении. Может, они думают, что он сядет на коня и сбежит? Он мог бы, если б захотел. На этом его рыцарству, конечно, настал бы конец – он превратился бы в человека вне закона, и наконец какой-нибудь лорд схватил бы его и отсек ему голову. Лучше уж умереть рыцарем, чем жить отверженным, твердил себе Дунк. Мокрый до колен, он побрел через пустое турнирное поле. В большинстве шатров было темно – их хозяева давно спали, – но кое-где еще горели свечи. Из одной палатки слышались тихие стоны и вскрикивания. А вот ему, видно, суждено умереть, так и не познав женщины.