Мысль о его аресте потрясла Франсуазу. Герцог Вандомский был человеком огромных пространств, бурь, скачек наперегонки с ураганом, битв и больших шумных сборищ с друзьями по возвращении с охоты. Если он настолько полюбил Бретань, то именно потому, что там он нашел владение по своему сердцу — дикое, гордое и грандиозное. Можно ли представить такого человека запертым в четырех стенах каменного мешка, в ожидании одному богу известно какого суда, вдохновленного ненавистью и предвзятостью. Потому что никогда — Франсуаза могла бы в этом поклясться памятью своей матери — Сезар даже не помышлял покушаться ни на жизнь, ни на здоровье своего брата короля. Он ненавидел кардинала Ришелье, это надо признать, и тот платил герцогу той же монетой. К несчастью, кардинал-министр оказался сильнее.

«Я должна вызволить его из этой передряги», — повторяла про себя герцогиня. Но как? Какими средствами? Она и представить себе не могла, что человек в пурпурной сутане наберется смелости потребовать голову принца крови. И все-таки не смогла отогнать видение — она и дети, все в черном, стоят на коленях в кабинете кардинала и умоляют о милосердии. Этот неотвязный образ возмущал ее врожденную гордость принцессы Лотарингской и гордость просто женщины. Но Франсуаза знала, что ради спасения Сезара она пойдет и на это.

Вошла одна из ее приближенных и объявила, что возвратился конюший. Герцогиня оторвалась от своих раздумий, так далеко унесших ее, и пришла в себя. Она тоже должна действовать…

— Что вам удалось узнать? — спросила герцогиня Вандомская, когда Рагнель, все еще под влиянием пережитого, склонился перед ней.

— Ах, мадам, все еще хуже, чем мы могли себе представить. Мадам де Валэн, ее слуги и дети, все перерезаны в собственном замке.

— Перерезаны?!

— Только это слово и подходит. Повсюду кровь и трупы. И я так и не пойму, каким чудом маленькая Сильви смогла ускользнуть от убийц. Ее кормилица, попытавшаяся убежать с ней на руках, убита посреди двора. Она, вероятно, упала на девочку и закрыла ее своим телом. Судя по всему, малышке удалось выбраться позже.

— Но кто мог это сделать? И почему?

— Вот это я и собираюсь выяснить. Если вы позволите, то займусь этим завтра же. А сейчас надо позаботиться о христианском погребении всех этих несчастных, не дожидаясь, пока до них доберутся дикие звери или за дело примется дневная жара…

— Разумеется, разумеется… Я вам предоставлю для этого средства. Но подумайте и о том, что завтра… Ах! Господи, ведь верно, вы же были в дороге, когда я приняла решение. На рассвете мы выезжаем в Блуа вместе с монсеньором де Коспеаном, а господин д'Эстрад и отец Жиль отвезут детей в Вандом. Там они будут в

безопасности. Надо дать поручение нашему бальи в Ане провести расследование этого ужасного преступления…

Она замолчала, так как Персеваль де Рагнель опустился перед ней на одно колено.

— Прошу вашей милости, герцогиня. Позвольте мне остаться здесь. Я бы хотел попытаться сам пролить свет на эту трагедию. Покойный барон де Валэн оказал мне честь своей дружбой, и…

— ..и вы остались в дружеских отношениях с его вдовой. Нет ничего более естественного! — закончила за него Франсуаза Вандомская с присущей ей искренностью, одновременно резкой и наивной, составлявшей часть ее очарования. Хотя временами это тяжело было вынести.