Росс спрашивал, как единственный доклад наверняка не известного принцу члена парламента, отправленного наблюдать за ходом войны, сможет изменить настроение наследника престола? Каннинг не возражал, но криво усмехаясь говорил, что утопающий цепляется за соломинку — и если другие в неё не верят, значит, и хвататься не стоит? В конце концов, разве не говорят «последняя соломинка может переломить спину верблюду»? Каннинг знал, что Шеридан с его старомодной верноподданностью теперь на их стороне, как и леди Хертфорд. Простой народ будет возмущён уступками Бонапарту после долгих лет тяжёлой войны. Разве имеет значение, что Грей или Гренвиль войдут в правительство, если относительно заключения мира у них будут связаны руки?

Росс с усмешкой поинтересовался, кто станет дёргать за ниточки, организуя эту встречу? Каннинг ответил — не Уэллсли, он слишком заинтересованное лицо. Может быть, Шеридан. Никто другой не сможет это устроить. Всё должно быть сделано втайне, так, чтобы об этом знали только самые близкие друзья принца.

В конце месяца погода улучшилась, и обледеневший пригород превратился в болото. Росс несколько раз посещал парламент — когда голосовали за важные законы, а также послушать речь Каннинга, который с поразительным успехом манипулировал Палатой общин — такого мастерства трудно добиться и так же трудно удержать. Когда на трибуну поднимался умелый спикер, в Палате резко утихали споры, но всё, что он говорил, воспринималось так критично, как если бы он был никем, а если содержание речи не оправдывало репутации оратора, его немедленно прерывали громкими криками. С Каннингом, разумеется, дело на этот раз обстояло иначе — он говорил семьдесят минут и под конец заработал овации. Позже, когда Росс пробился сквозь толпу парламентариев, чтобы поздравить его, Каннинг, улыбнувшись, негромко сказал:

— Я только что узнал, друг мой. Завтра вечером в семь.

— Где?

— Холланд-хаус. Сначала спросить Шеридана.

Значит, это случится двадцать девятого. Росс мрачно кивнул и собрался уходить, но Каннинг вернул его в круг своих друзей: Смита, Уорда, Хаскиссона, Бойна и остальных, как будто защищая Росса от опасностей пессимизма и сомнений. В прошлом году Росс дважды встречал наследника престола на приёмах в высшем обществе, и у него сложилось очень плохое мнение о нем. Беда для страны, думал он, если у власти или в правительстве, от которого зависит её существование, окажется этот жирный напыщенный денди. Он вызывал всеобщие насмешки и презрение, а памфлеты о нём переполнял жестокий сарказм.

Лишь на прошлой неделе Росс заплатил пенни за памфлет, гласивший:

Взгляни, вот он пасть разевает, 

Лосось, что лоснится от жира.

Как много ж он пойла лакает!

И каждая добрая рыбка

За камни плывет иль в пучину.

Но всюду его провожают

Все монстры с морской глубины.

А как же его величают?

Не регент ли он в этом море?

Ведь если судить по размеру,

Иных нет достоинств — вот горе!

Нет места другому примеру,

Тут принца Уэльского вижу манеру!

Кое-кто, разумеется, думал иначе. Потакая собственным капризам, принц покровительствовал архитекторам, актёрам и писателям больше, чем любой другой принц в истории, но расточительная и распутная жизнь, избалованность и полная бессмысленность его существования оскорбляли Росса, как и многих других англичан. Предоставление отчёта такому человеку казалось неприятным и бесполезным занятием.