В «почивальне» стонет Кизя. У его кровати сидит Саня Скворец.

- Чем руку смазать? Бля, как горит. Чем, а? - спрашивает Андрюха-Конь. Коричневый рубец ожога от схваченного за ствол пулемета на его левой руке вспух. - Чего там у нас в аптечке?

Он, одной рукой, вываливает на стол содержимое медицинского пакета. Раздражённо копошится в ворохе лекарств и шприцов. Отходит от стола, ничего не найдя. Лицо его рассечено в нескольких местах розовыми, влажными бороздами. И веко вспухло, изуродованное. Он постоянно щурится от боли. И когда щурится, ему ещё больнее.

Пацаны затравленно смотрят по сторонам, стараясь не зацепиться зрачками за мёртвые руки, ледяные челюсти тех, кто…

Валя Чертков сидит в углу «почивальни», подальше от брата, - будто обиделся на него. Единственный Валин глаз слезится, второго не видно.

Пришел Плохиш, спросил, нет ли у кого пожрать. Никто не ответил. Все раздражены и молчаливы.

Плохиш постоял около Кизи, и вышел.

Вспоминаю, что убил, кажется, убил, почти наверняка убил человека. Сдерживаю желание высунуться по пояс в бойницу, и посмотреть вниз, - быть может, он лежит там, на земле, смотрит на меня исковерканным одноглазым лицом.

Потерянный и оглушенный бродит, принюхиваясь к кровавым лужам, Филя. Федя Старичков одной рукой вскрывает банку тушенки, жмурясь от боли в боку, кидает несколько ложек пахучей массы на пол - псу. Филя, щелкая зубами, съедает всё в одно мгновенье.

- Чего творишь? А сам что жрать будешь? - спрашивает Столяр.

- А что, мы зимовать тут собираемся? - отвечает Федя.

Сидящий на своей кровати Аружев, с раздувшимися и растрескавшимися губами, которые он ежесекундно трогает пальцами, услышав диалог Столяра и Старичкова, настораживается.

Но Столяр, ничего не ответив Старичкову, забирает у него банку, и убирает в тумбочку дневального.

- Аружев! - зовёт он, - На место. Порядок организуй, что у тебя тут…

Русик нехотя возвращается.

Злобно переживая приступы боли, тихо рыча, ходит взад-вперед Астахов.

- Надо отнести ребят, - говорит Столяр. - Егор, организуй!

Голос Столяра звучит неприятно громко среди общего вялого копошенья.

Зову Саню Скворца.

- Дим, не поможешь? - прошу я Астахова, забыв о его ране, и едва задав вопрос, чувствую, что сейчас он на всех основаниях обматерит меня.

Но Астахов кивает головой. В руке у него, замечаю я, луковица, и он кусает ее.

Подходим к Стёпке, - тихо, словно к спящему.

- Ну, чего смотрим? - спрашивает Астахов, - Взяли, понесли.

Дима засовывает луковицу в рот и хрустит ей, зло сжимая челюсти.

Беспрестанно глотаю слюну. Мы с Саней стараемся не смотреть на мёртвого, поэтому идём нескладно, шарахаясь.

Астахов, который держит Стёпу за ноги, ругает нас:

- Что, кони пьяные?…

Стёпа уже начал коченеть, мы положили его в кладовке без окон, неподалеку от «почивальни». Стёпина голова приняла глиняный оттенок. Показалось, что она расколется, если ударится об пол.

Язва, которого понесли следом - ещё мягкий. Держа его за руку, вернее, за рукав «комка», я неотрывно смотрю на прилипшую к его почерневшему лбу прядь палёных волос.

В коридоре встретили Андрюху-Коня, он, не стеснясь, мочится на свою обожженную руку.