— Дали бы хоть щей похлебать, — робко попросила мать. — Ведь с утра без горячего мается.

— Некогда мне с вами вожжаться да глядеть, как вы щи свои тут хлебаете! — ответил полицейский и, толкнув юношу в спину, сказал: — Пошли!

Почувствовав, что от стражника разит водкой, Иустин с опаской подумал: «Сейчас подойдет к коню и хватится, а карабина-то и нет».

На счастье, стражник не заметил пропажи. Взгромоздясь на лошадь, он строго сказал:

— Пойдешь у стремени. Только смотри, не вздумай тикать, живого места не оставлю!

Мать догнала сына за воротами. Она сунула ему в руки узелок и, плача, поцеловала.

Стражник пригнал его в соседнюю деревню, где находился полицейский стан. Там юношу заперли в «холодную» и только на другое утро повели на допрос.

— Ты от кого запрещенные книжки получал? — спросил у него пристав.

«Вот оно что! Значит, меня из-за книжек арестовали», — сообразил Иустин.

— Ни от кого книг не получал. К чему они мне? — сказал он.

— А это чья пакость? — закричал пристав. — Кто ее дал Савину?

Он показал тоненькую брошюрку под названием «С одного козла двух шкур не дерут». В ней говорилось об издевательствах мастеров, которые штрафами и взятками сдирают вторую шкуру с рабочего, так как первая достается фабриканту. Иустин действительно передал ее двоюродному брату.

— От меня он ее получил, — признался юноша. — Сам-то я не курящий, а ему сгодится, с десяти лет курит.

— Где ты ее взял?

— На улице нашел.

— Врешь!

И пристав ударил его по лицу. Иустин обозлился.

— Если будешь драться, ничего больше не скажу. Пристав ударил еще раз и заорал:

— Я тебя научу, щенок, как разговаривать! От кого получил? Говори!

Стиснув зубы, юноша молчал. Он готов был кинуться на полицейского и вцепиться ему в горло. Пристав, видимо, почувствовал это, он отступил за широкий письменный стол и сказал:

— Так вот ты из каковых! В молчанку играть? Обученный, значит? У нас на таких кандалы надевают.

В тот же день он отправил Иустина в Тулу, да не просто, а под усиленным конвоем: два стражника с саблями наголо ехали справа и слева.

«Ух, с каким почетом! Словно знаменитого разбойника ведут, — подумал юноша и гордо вскинул голову. — Пусть все видят, что я их не боюсь».

В полицейском управлении его посадили не в общую камеру, где сидели мелкие воры и жулики, а в отдельную.

Старичок сторож поставил на стол кувшин с водой и спросил:

— Как насчет харчей? Есть у тебя, паря, деньги?

— Нет, ни копейки не осталось.

— Тогда плохо твое дело. У нас здесь не кормят.

Все же старик принес ему немного заплесневелых сухарей. Больше двух суток ничего иного у Тарутина не было.

На третий день он услышал песню, доносившуюся из коридора. Густым басом кто-то выкрикивал:

Вскоре в камеру втолкнули коренастого мастерового в разодранной рубашке, сквозь прорехи которой виднелась полосатая морская тельняшка. Иустин знал его. Это был лекальщик их завода Антон Ермаков, часто буянивший в нетрезвом виде.

Сев на нары, Ермаков запел новую песню:

Улица веселая,

Времечко тяжелое…

При этом он пьяно притаптывал и щелкал пальцами. Увидев сидящего в углу Иустина, лекальщик вдруг умолк и спросил: