Придавив сыщика тяжелыми козлами и пожелав ему спокойной ночи, Дема запер дверь на засов и ушел,

Аверкин некоторое время не шевелился. Куда его бросили? Он ничего не понимал. Может, вернутся опять, будут выпытывать: кого он выследил, какие сведения передал охранке? А что им сказать? Кто поверит, что он ни слова не говорил начальству об Алешиной?

«Как же я глупо попался. И главное— кому! — злился на себя Аверкин, ворочаясь на мерзлых опилках. — Позор, если в охранке узнают!»

Набрав полную грудь воздуху, Аверкин напрягся и услышал треск разрываемой материи. Сжав зубы, он напружинился еще больше. Сукно тягуче затрещало… Вскоре Аверкин почувствовал приток свежего воздуха.

Пальто треснуло в нескольких местах, пуговицы были вырваны с мясом. Освободившись от пут, Аверкин огляделся. Слабый свет проникал откуда-то сверху. Вокруг было тихо, только издалека доносились гудки паровоза.

По груде поленьев сыщик вскарабкался на сеновал, там было небольшое полукруглое окно, выходившее на крышу. Он открыл его и, с трудом протискавшись, выполз на заснеженный скат.

Сарай был невысоким. Его обступали деревья. Соскользнув, как на салазках, вниз, Аверкин без труда выбрался на дорожку.

В парке сквозь ветви деревьев светила луна. Аверкин вытащил из кармана часы. Стрелка показывала второй час ночи.

ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ

Утро было морозное и ясное.

Вася Кокорев не выспался: он очень поздно вернулся с Выборгской стороны, а чуть свет Дема его разбудил.

— Ну как, проводил? — не терпелось ему узнать.

— До самых дверей. Даже окно свое показала.

— А обо мне она не говорила? — поинтересовался Дема.

— Как же! Ну, говорит, и силища у вашего друга, как котенка, сыщика поднял. Мы условились встретиться сегодня на Литейном часов в пять. Она обещала подружку захватить для тебя.

— Почему это для меня?

— Ну, пусть будет для меня. Не станем же мы с тобой из-за девчонки ссориться?

— Верно, — согласился Дема. — Пошли ребят собирать. Савелий Матвеевич велел женский митинг охранять.

Они вместе обошли знакомые дворы в Чугунном переулке и собрали девятерых самых отчаянных и задиристых парней. Вооружившись кто железной тростью, кто гаечным ключом, всей ватагой вышли на Петергофское шоссе.

По пустырям и переулкам уже двигались шумные вереницы рабочих. Они шли к площади у Нарвских ворот с песнями и выкриками.

— Смотрите, и тетки какие-то топают! — с удивлением сказал Дема, показывая на разношерстную толпу домашних хозяек, размахивающих пустыми кошелками и корзинками.

Это шли намерзшиеся за ночь жительницы деревни Волынки, зря простоявшие с вечера у продуктовой лавки. Злые, невыспавшиеся, они шагали с таким видом, точно собирались разнести по пути все магазины и хлебопекарни.

Городовой, стоявший на углу, видимо, заметил приближавшихся к нему разъяренных женщин, потому что как-то обеспокоенно стал оглядываться по сторонам, а затем, подхватив болтавшуюся на боку шашку, рысцой поспешил в чей-то двор.

— Тикает!

— Теток испугался! — засмеялись парни.

— Ату его!.. Бей корзинками!

И один из них, заложив два пальца в рот, оглушительно свистнул.