— Ломай живее, а то очухаются.

«Ну, ну, ломайте, — подумал Колченко, — я вас хо-рошо встречу!» И несколько раз выстрелил через доски наугад. Попал. Кто-то неистово завопил. С минуту вопль продолжался, но потом вдруг раздался выстрел, и все умолкло; затем послышались какие-то глухие удары и хруст. Колченко еще выстрелил, прислушался. На улице послышался топот ног, ругательства, а через некоторое время все стихло.

«Ушли!» — облегченно вздохнул Колченко и устало поднялся. Он открыл «глазок» камеры, чиркнул спичкой и встретился со злыми, искрящимися глазами вчерашнего налетчика.

— Ну сиди, брат, дружки, видать, твои в гости наведывались, да не пустили мы их — не вовремя ходят они, — сказал Колченко и пошел в дежурку.

А Щербаков продолжал изредка постреливать в темный зев двери (лампочку над крыльцом тоже разбили) и громко приговаривал:

— Ну иди ближе, иди, не стесняйся! Уж я-то тебя попотчую!

С улицы вдруг донесся знакомый голос: это был начальник милиции:

— Эй, Колченко, кончай стрелять! Это я, Дремин.

Колченко включил свет, но электроэнергии не было; вероятно, моторист, услышав выстрелы, заглушил движок. Пришлось зажигать керосиновые лампы.

Вслед за Дреминым появились уполномоченные Абакумов и Сироткин, а за ними председатель сельсовета Кравцов; стали подходить другие сотрудники, активисты.

Погоню за бандитами решили отложить до рассвета, так как потемну это делать было бесполезно.

А в ограде за милицейским домом у дверей КПЗ нашли убитого человека, лицо у него было размозжено камнем, карманы вывернуты.

На рассвете группа работников милиции, активистов и комсомольцев отправилась в погоню за налетчиками, но вскоре вернулась ни с чем — след их ушел в кедрач.

Утром следующего дня Дремин сам допрашивал задержанного налетчика.

— Скажите, Иванов, так будем вас называть, кто вы и зачем появились в этих краях?

Тот не отвечал.

— Так я вас спрашиваю: кто вы и зачем здесь появились? — повторил вопрос Дремин.

Молчание.

Начальник отошел, достал из стола папиросы, закурил и предложил задержанному.

— Премного благодарен, не курю, — отказался тот.

— Странно, — сказал Дремин, — не встречал еще грабителей, которые не курили бы. Не пьете?

— Умеренно и не часто.

— Ну, естественно, играете в картишки?

— Когда-то... — начал было Иванов и осекся. Он принял прежнее наигранно-нагловатое выражение.

— Что когда-то?

Иванов пожал плечами, не ответил.

— Нам, конечно, понятно, что вы лезли в сельсовет не за деньгами и не за золотом, ибо хорошо знаете, что в сельсовете ни того, ни другого нет, — словно вслух раздумывая, заговорил Дремин, — но есть документы, печать, бланки — значит, вам нужны документы, значит, вы пытаетесь похоронить свое настоящее имя. Да вы уже это доказали упорным нежеланием назвать свое имя. Видимо, здорово вы нагрешили. Боитесь, да? Задержанный продолжал молчать, смотрел он то в окно напротив себя, то бросал быстрые взгляды на Дремина; иногда он поправлял сваливавшиеся на лоб курчавые волосы и пальцами потирал виски. Чувствовалось, что молчание давалось ему нелегко: сдержать себя, не отвечая на вопросы, трудно каждому человеку. И Дремин понимал это, он продолжал задавать короткие вопросы.