— Чего не знаю, того не знаю. Спросите об этом, например, у графини Камастры. У нее строительная фирма, и она вкладывает капиталы во многие предприятия.

По своей станции Сици-ТВ Нанни Сантамария ежедневно передавал репортажи о «наделавшей столько шума операции полиции». На телеэкранах появлялись изображения лишившихся работы рабочих, толпящихся перед запертыми воротами строек. «Хватит! Пора прекратить это безобразие! — кричал в микрофон какой-то каменщик с окурком в углу рта. — Мы все тут честные люди, настоящая мафия на севере Италии!»

Потом их сменяла раздосадованная физиономия строительного босса Беллеми. «Это, черт подери, несправедливо, — блеял он. — Всю жизнь я трудился и приносил жертвы, а теперь из-за чьих-то капризов гибнет моя фирма». Он махал рукой перед самой телекамерой, и на экране крупным планом появлялась его чудовищно громадная лапа. «Они хотят контролировать? А какого дьявола они собираются проверять? Тут каждый кирпич полит нашим потом. Все это пора прекратить! Положа руку на сердце говорю: мне жаль не столько себя, сколько моих рабочих. Они, бедняги, остались без работы. Это бесчеловечно, потому что каждый из них должен кормить семью. Что с нами случилось, что мы, как собаки, грыземся между собой?»

В глубине кадра группа рабочих-строителей выражала одобрение его словам энергичными кивками и криками протеста: «Хватит! Позор! Все устали!»

Сцена менялась, но суть оставалась прежней. Телекамера панорамировала сверкающую «стенку» орехового дерева в кабинете предпринимателя, потом показывала сидящего за массивным столом его самого. Тоном мудрого старца он жаловался на молодых,, намекая на комиссара Каттани: «Они неосмотрительны, их надо сдерживать. Представители государственной власти должны отдавать себе отчет в том, что непродуманными действиями можно непоправимо подорвать экономику, поставить под угрозу краха весь город с непредсказуемыми последствиями социального порядка. Поэтому я призываю также и наши политические власти предпринять уместные шаги».

Сразу же после этого телевидение предоставляло слово местным политиканам. «Я принадлежу к оппозиции, — представился с экрана советник муниципалитета Патти, нервно поправляя огромные черные очки. — Но считаю, что в такой момент, как сейчас, следует забыть о таких понятиях, как «большинство» и «оппозиция», и все политические силы должны выступить единым фронтом. Я считаю своим долгом выразить самую глубокую озабоченность по поводу происходящего. Э, нет, дорогие господа, нельзя выставлять полгорода преступниками. Моя партия всегда со всей ясностью заявляла: нет — мафии, нет — наркотикам, но теперь мы говорим «нет» также и попыткам без всякого разбора поставить всех — и правых и виноватых — на одну доску».

Дон Манфреди метнул на своего брата Нанни испепеляющий взгляд.

— Как тебе только не совестно? — сказал он. — Ты затеял гнусную кампанию против полицейского комиссара, честнейшего человека. Ты нападаешь на него изо дня в день по своему мерзкому телевидению.

— Ну и что? — расхохотался журналист. — Это не помешает ему сделать карьеру.