— Знаешь, что было самым страшным? Дети.

Я покачала головой, молча умоляя его не говорить больше ни слова.

— Матери не хотели их отпускать. Они не плакали, не просили нас пощадить их детей, нет. Просто не спускали детей с рук, и всё тут. Мне пришлось приказать солдатам взять ружья и расстреливать их вместе, чтобы пуля одновременно убила и мать, и ребёнка. Всего через пятнадцать минут всё закончилось. А ещё через пару часов ничего не осталось от сотни людей, что мы туда привели, только свежая земля поверх засыпанной канавы и лёгкий запах пороха в воздухе. На следующей неделе меня повысили до оберштурмфюрера. Я расстрелял сотню невинных людей, а меня за это хвалили, представляешь? Сразу после я подал прошение о переводе в СД. Сказал своему командиру, что лучше пригожусь своей стране в качестве агента разведки, что мне было интересно собирать информацию, вербовать людей, распространять дезинформацию… Всё, что угодно, только бы не пережить подобного второй раз. После того дня я с вооружёнными СС дела не хотел иметь. Знаешь, я до сих пор иногда вижу их лица по ночам. Они просто стоят и смотрят на меня, и ничего не говорят.

— Мне жаль, Генрих. — Погружённый в свои воспоминания, я не уверена, что он меня услышал.

— Меня перевели на службу в Париж пару недель спустя после ориентации, и там я наконец-то мог снова дышать свободно. Я больше не носил формы; я был обычным немецким клерком, живущим в прекрасных апартаментах со своей женой и работающим в посольстве — по крайней мере, согласно моей легенде. Там было так спокойно, так… не знаю даже, беззаботно, что ли. Только я всё сильнее чувствовал контраст со своей страной каждый раз, как ездил делать доклады в главный офис. Хватка партии всё больше крепчала на шее нации, и я понял, что это была уже совсем не та партия, частью которой я когда-то хотел быть. Благодаря своим новым установленным контактам, я с лёгкостью вышел на человека, работающего на американцев, и попросил его ввести меня в контакт с его начальством. Они сначала отнеслись ко мне с большим подозрением и почти весь первый год тщательнейшим образом за мной наблюдали, думая, что это немцы меня и подослали. Но, как только мой «испытательный срок» окончился, и они начали мне понемногу доверять, наши отношения заметно улучшились. Вот только моя жена, когда я ей всё рассказал, решила, что это была наиглупейшая и самая опасная ошибка, какую я только мог совершить. Это же государственная измена, понимаешь? А у нас в Германии только ввели приказ о «кровной вине», вот она и испугалась, что как только раскроют меня, и её повесят заодно. Наставила на меня пистолет и начала кричать, чтобы я шёл раскрываться и солгать, что она была ни сном, ни духом. Я попытался её утихомирить и подумал, что если тоже наставлю на неё пистолет, она испугается, опустит свой, и мы сможем нормально всё обсудить. А она взяла и выстрелила в меня. До сих пор не знаю, как она промахнулась с десяти шагов… А я вот тоже выстрелил, сам того не желая, рука сама курок спустила, рефлекторно, понимаешь? Ну и… Она умерла сразу же.