Я поймала себя на том, что задерживала дыхание, слушая рассказ мужа. Он говорил тихо, будто сам с собой; я догадалась, что он впервые кому бы то ни было это рассказывал и, боясь прервать его, сидела абсолютно неподвижно.

— А потом был Нюрнберг. К тому времени я уже поклялся в верности моему фюреру и верил ему безоговорочно. Я чуть ли не идеализировал его, да как и все мы тогда, когда стояли перед ним на параде плечом к плечу. Мы были лучшими из лучших, говорил он нам. Будущие правители мира. Я тогда ещё не знал, к чему он всё это вёл. А потом он объявил Нюрнбергские расовые законы.

Он посмотрел на бокал в своей руке.

— Мы должны были зачистить нацию изнутри, это был новый курс партии в тридцать пятом. Сначала мы создадим чистейшее арийское общество, а затем весь мир заставим пасть перед нами на колени. Впервые в жизни я поставил под сомнение слова моего фюрера. Я думал, что мы только хотели разорвать цепи, наложенные на нас англичанами и французами, а не выгнать половину наших соотечественников из страны. Да, они были евреями, но какое это имело значение, если каждый из них любил Германию так же сильно, как и мы, арийцы? Они жили здесь на протяжении нескольких поколений, они говорили на одном с нами языке, они даже сражались в войну вместе с нами! А мы должны были от них избавиться просто потому, что фюрер не хотел, чтобы они «грязнили» нашу чистую арийскую кровь? Мне так, например, не казалось.

Он сидел молча в течение минуты, глядя на огонь. Я невольно задумалась, о чем он размышлял; вспоминал ли того старого, полного надежд Генриха, который ещё не видел зла, скрытого за благородными целями своего фюрера. Я осторожно положила руку поверх его, приглашая его продолжить свой рассказ.

— После тридцать пятого всё изменилось. Он уже в открытую говорил о свободной от евреев Германии и о том, как мы должны были к этому прийти. Сразу же начались гонения, сегрегация, первые депортации… расстрелы. И мы, СС, должны были возглавить новый курс.

Генрих встал и пошёл к бару, чтобы налить себе ещё коньяку. Должно быть, не легко ему было всё это вспоминать без алкоголя.

— А знаешь, как я получил своё первое большое повышение? Пришёл приказ о ликвидации нежелательных эмигрантов на немецкой границе. Видишь ли, как вышло: фюрер их выслал, а польское правительство отказало им во въезде, и так они и оказались меж двух границ, в безвыходном положении. Они попросили местных фермеров дать им немного еды или хотя бы воды для детей, но фермеры испугались их наплыва и начали жаловаться местной администрации о всё большем и большем количестве прибывающих евреев. Они боялись, что те начнут воровать их урожай.

Генрих покачал головой и осушил свой бокал в несколько глотков.

— И вот, мой командир приказал мне взять человек двадцать и… взять ситуацию под контроль. Я спросил более чётких инструкций, на что он сказал, «Просто сделай так, чтобы завтра там никаких евреев не осталось. И сделай это так, чтобы фермеров не пугать». Когда я прибыл туда с моей группой, у нас не более полудня ушло, чтобы успешно согнать их всех в одном месте. Они с радостью за нами последовали, думая, что мы прибыли, чтобы помочь им с их ситуацией. В каком-то смысле они были правы.