— Вот, держите, доктор. Этого вам хватит, чтобы целую неделю по всей стране колесить, если вам того захочется. Когда доедете до Швейцарии, обменяете это там на доллары и купите ваш билет до Нью-Йорка.

Доктор Крамер не мигая смотрел на протянутую руку офицера Фридманна в изумлении. Зная, что он такого щедрого дара сам никогда не примет, я взяла деньги из рук Генриха и сама вложила их в руки доктора Крамера.

— Берите же, доктор, прошу вас.

Отец вскочил со стула и почти бегом бросился в свой кабинет, тоже бормоча что-то про деньги. В это время доктор Крамер перевёл взгляд от купюр в его ладони на офицера Фридманна и наконец проговорил:

— Благодарю вас, герр штандартенфюрер. Я никогда этого не забуду. — И после паузы добавил, — Вы очень, очень хороший человек. Благослови вас Бог.

Генрих только улыбнулся в ответ.

— Если у вас возникнут какие-то трудности на границе, просто скажите им, что вы — агент под прикрытием, работающий на СД, назовите им моё имя и скажите, что отвечаете вы непосредственно мне. Они вас сразу же пропустят.

Меньше чем через минуту, папа вошёл в комнату с пригоршней купюр в руках и ни слова не говоря сунул их в карман доктору Крамеру. Тот украдкой смахнул слезу, мама тоже начала искать платок, а я смотрела во все глаза на офицера Фридманна и улыбалась. Нет, кто-то, а он нацистом, как остальные, точно не был. Уж не знаю кем, но точно не нацистом.

Зачем я так напилась? Мне, конечно, уже исполнилось восемнадцать, но последний бокал шампанского был явно перебором. Завтра мне будет очень плохо… Ну и пусть, зато сегодня я танцевала с самым красивым офицером из всех!

Мы ехали домой с официального новогоднего приёма для командного состава СС и СД, куда Генрих пригласил меня в качестве своей спутницы. За всё это время, что мы виделись, никто ни разу не произнёс слово «свидание», но это не мешало Гризельде закатывать глаза и вздыхать за моей спиной:

— Помоги нам боже, девочка по уши влюбилась!

Я захихикала, вспомнив её слова, и Генрих тут же повернул голову ко мне.

— Над чем смеёмся?

— Ни над чем. Просто вспомнила, как наша домработница надо мной шутит.

— Насчёт чего?

Будь я трезвая, ни за что бы я на этот вопрос не ответила, но сейчас мне было уже всё равно.

— Она думает, что я в тебя влюбилась.

— У неё есть для этого основания?

— Нельзя у девушки такое спрашивать! Это неприлично!

Надо бы перестать хихикать.

— Ты завтра всё равно ничего не вспомнишь, так почему бы уже мне не сказать? — Он опять надо мной подшучивал. Как всегда.

— Я вовсе не пьяная. Я прекрасно себя чувствую! Зачем ты остановил машину? Мы ещё не приехали…

— Я знаю, что не приехали. — Генрих вышел из машины, обошёл её и открыл мою дверь. — Выходи.

— Зачем?

— Просто выйди из машины, упрямая ты девчонка! Не могу же я тебя в таком виде к отцу везти. Пройдёмся немного в парке, свежий воздух тебе будет на пользу.

Я хотела было пожаловаться, что снаружи была зима, а на мне летние туфли, но, не желая раньше времени расставаться с красавцем-офицером, передумала и промолчала. Мы начали неспешную прогулку вдоль зимней аллеи, и я невольно задумалась о недавних событиях, которые теперь больше напоминали просто дурной сон, уже лишавшийся своих красок. Райнхарт меня больше не посмеет тронуть, у меня теперь есть Генрих, чтобы меня защитить. А что до моих друзей… всё это должно со временем прекратиться, люди поймут, что они натворили, и все гонимые смогут вернуться назад. Война? Да не будет никакой войны. Слишком ещё свежа в памяти народа та, другая, страшная и разорительная. Нет, новую они не начнут.