На берегу, недалеко от меня, стояла молодая девушка санитарка. Через плечо у нее висела сумка с большим красным крестом. С нею рядом стоял молодой мужчина санитар. Они делали порывы, пытаясь бежать к раненому, но, видимо, боялись. А раненый вертелся на одном месте и громко неистово кричал, мучаясь от нестерпимой боли. Около него на льду уже было много крови. Девушка санитарка, сделав решительный рывок, побежала по ледяной дороге к раненому, за ней побежал и мужчина санитар. Они схватили раненого подмышки и быстро потащили его волоком по льду к нашему берегу. Немцы проявили гуманность, не стреляли по ним.

Я вышел за дом к берегу реки и увидел с левой стороны плацдарма подвешенный в воздухе аэростат-наблюдатель. Немцы с него просматривали в бинокль эту переправу и корректировали огонь. К берегу недалеко от меня подошла группа 12 человек молодых солдат. На них были новые неглаженные в складках грубошерстные шинели. Они немного постояли, колебались, и, растянувшись цепочкой, гуськом на небольшом расстоянии друг от друга пустились бежать по снегу, правее от накатанной гладкой дороги. Еще не успели они добежать до середины реки, как послышался свист снаряда, треск и… четыре бойца, сраженные осколками разорвавшегося снаряда, остались лежать на льду реки Нарвы навсегда. Остальные восемь молодых ребят успели шлепнуться на лед и потом стали перебегать на другой берег по одному. Я тоже волновался, но переходить реку надо было и, будь, что будет, решил идти по наезженной гладкой дороге. Как занесенный над головой Домоклов меч, мысль напряженно работала: вот сейчас, вот уже выпущен снаряд, уже летит, сейчас разорвется. С этим чувством я дошел до середины реки и пошел дальше. Но по мере приближения к другому берегу, страх постепенно уходил. Я понял, что немцы пожалели тратить снаряд на одного человека. Был уже третий год войны, запасы снарядов у них иссякли.

19–20–21–22 февраля. Стоим на опушке леса.

21 февраля пошли выбирать новые КП.

23 февраля в 10 часов ехали за фуражом во второй эшелон 88-го артполка. У развилки дорог около убитой лошади попал под сильный артиллерийский огонь. Лежал в глубокой канаве рядом с шоссейной дорогой. Снаряды рвались даже в канаве, в десяти, пятнадцати метрах от меня, куски мерзлой земли летели далеко через меня. Думал, уже все, конец мне. Лошадь моя Находка повернула обратно, вырвала из рук вожжи и галопом помчалась домой (откуда мы приехали). Думал, что ее ранило. Побежал за ней и увидел недалеко в стороне от дороги. Ее задержали военные из другой части. Взял я свою Находку и поехал обратно по той же дороге во второй эшелон. Немцы сегодня обстреливают нас интенсивно. Снарядов бросают очень много. Наши бьют мало. Два, три немецких самолета летают каждую ночь, бросают небольшие бомбы.

24 февраля на плацдарм пришел еще корпус. Пехота шла день и ночь.

25 февраля с 8.30 наша артиллерия вела сильный огонь несколько часов. Вместе с пушками активно проявляли себя «катюши». Немцы отвечали слабо. Авиация наша тоже принимала участие. В ночь на 25 февраля 1944 года немецкая авиация сильно бомбила весь «мешок».