Копированием старинных миниатюр занимались и одиночки-антикварии из среды московских художников. Я присутствовал при одной такой операции у художника К. Поспешно сделанная им копия в течение нескольких часов дала по краям нужные, едва заметные для невооруженного глаза кракелюры, а вправленная в старинную рамку и под стекло с фацетом>{31} могла ввести в заблуждение даже опытного собирателя. Писал он подстриженным пером из крыла вальдшнепа, на работу одного экземпляра затрачивал около трех часов, кракелюры же создавал посредством особой комбинации, состоявшей в последовательном наложении слоев жидкого масляного и спиртового лаков один на другой. Эти наслоения впитывали в себя пыль, стягивались и при высыхании производили разрывы краски на кости. Немало таких изделий гуляет и сейчас по рукам молодых, начинающих любителей старины. Большей частью в угоду спросу это женские портреты с оригиналов XVIII века или копии по открыткам с классической живописи.
Добавлю еще любопытное происшествие, которое произошло с одним петербургским антикварных дел специалистом. Как знаток старинного фарфора и хрусталя в старом С.-Петербурге пользовался большой популярностью упомянутый мною выше антикварий Мендель Ерухимович Свердлов. Один из великих князей увлекался этой областью коллекционирования. Услыхав про большого специалиста, князь решил показать ему все свои многочисленные приобретения. Однажды к Свердлову явился блестящий адъютант, передавший перепуганному антикварию приглашение высокопоставленного лица. Сам Мендель Ерухимович рассказывал об этом приблизительно так:
— Как еврей, проживавший в столице лишь благодаря купеческой гильдии, я чувствовал себя не особенно прочно. Строгие, тяжелые были тогда времена. Заволновался я, да и как, в каком костюме явиться к великому князю? Ну, думаю, держись Мендель Ерухимович! Явился… Великий князь за руку со мной поздоровался. Осмотрел я всю коллекцию… Всякий там товар был, и хороший, и слабый, больше чашки и фигуры. Оценил, забраковал кое-что. Узнал, между прочим, стоявшую на верхней полке шкафа фигуру и говорю: «А вот эту фигурку я знаю — старый Гарднер, метка крючком, у ней трещина на ножке». — «Как знаете, — удивился великий князь, — откуда?!» — «Да как же не знать, — отвечаю, — она у меня с месяц тому назад графом одним куплена, я ей и ножку чинил. С Александровского рынка она, год назад ее купил». Приказали снять фигурку. Какой-то генерал сам за ней полез. Достали. Все, как я сказал, так и есть: и клеймо, и починочка. Только, вижу, смутился великий князь, наскоро со мной простился и ушел. А генерал один вышел из его кабинета да, как зверь, на меня набросился: надо было вам, кричит, язык развязывать, вздор разный болтать, да я вас, да будете знать! Еле я опомнился от страха. «А почему, — спрашиваю, — нельзя было говорить?» — «А потому, — объясняет, — что фигурку эту, как свою фамильную редкость, верноподданнически поднес великому князю граф (такой-то), и милости за это получил. Зарубите себе на носу, что вы ошиблись, наврали, как хотите выкручивайтесь, а то вас граф из столицы вышлет». Пришел я домой без памяти и в лихорадке. Как вам это дело нравится? А?!.