Вот только чудовищные потери первой недели войны привели к тому, что сейчас необходимо беречь танки, а танковые атаки противника отражать исключительно орудиями ПТО. Приказы начальника АБТУ фронта были категоричны – без предварительной разведки, без поддержки мотопехоты, без подавления противотанковой артиллерии противника – танковые атаки не предпринимать. Да и, собственно, Т‑26 едва наскребли 64 – ровно на три батальона. По числу машин немного превышавшие лишь один нормальный батальон по довоенным штатам. Плюс рота средних танков Т‑28, порядком изношенных, с 76,2-мм пушками – 5 с короткоствольными, а остальные 4 уже перевооруженные новыми Л‑11, точно такими, как на КВ первых выпусков. Еще влили роту химических танков – десять огнеметных машин, те же «двадцать шестые». В разведывательной роте, исключительно сильной по своему составу, были мотоциклисты, с тремя пулеметными танкетками Т‑37 и пятью пушечными Т‑26, с рациями. И сегодня передали самую главную силу – роту из пяти КВ, только что прибывших из Ленинграда вместе с заводскими экипажами, вполне освоившими этот тяжелый танк.
Сравнивать не стоит – в дивизии было в шесть раз больше личного состава, в пять раз больше танков, в три раза мотопехоты, она могла нанести, и действительно наносила мощные удары, ее хватило на несколько суток боя. А только сформированная бригада? Да, командовать ею легче, управляемость намного лучше, однако наступательные возможности резко ограниченны. Вот и остается только одно – поддерживать обороняющуюся пехоту да наносить короткие контрудары из глубины.
Линия позиций бригады была только обозначена – проложены траншеи и окопы глубиной по щиколотку. С воздуха авиаразведке противника могло бы показаться, что здесь сильная оборонительная линия, а на самом деле ее не имелось. А потому мотопехота, обливаясь потом, зарывалась в землю, а танкисты, тщательно упрятав танки под густыми кронами деревьев, рыли для своих боевых машин капониры. Маскировали все, что можно: вражеские самолеты три дня непрерывно бомбили и обстреливали любую цель, а бойцы могли только бессильно ругаться на них да поминать нехорошими словами отсутствующих в небе наших «ястребков». Все красноармейцы осознали, что единственное спасение от потерь при бомбежках – это зарываться как можно глубже и тщательно маскировать позиции. Не заметят «Юнкерсы», пролетят мимо и свалят свой груз на недостаточно расторопных или нерадивых…
– Вижу, Иван Данилович, что вам еще не досталось от пикировщиков?! Хорошо маскируетесь, если бы не знал, что здесь бригада, то не заметил бы. Прямо деревенская картина: леса, луга, озеро приличное, сараи стоят.
Молодой генерал-майор с черными петлицами и танковой эмблемой на них машинально посмотрел на небо – бомбардировщики крутились минут двадцать назад, новые гости припожалуют скоро.
– Что делать, товарищ генерал, единственное спасение, если не заметят ничего подозрительного. – Черняховский пожал плечами. Он уже отметил удивительную привычку у всех воевавших – они поминутно смотрели на небо, а если было тихо, то прислушивались к звукам, стараясь уловить гул авиационных моторов.