Подошел парень-уборщик, чтобы помочь официантке собрать осколки.
— Точно в пропасть шагнула, — объясняла парню официантка.
Подходящая фраза для загробной жизни, подумал Дэвид.
— Может, я с тобой и пойду, — сказала она, — но с этими занудами на станции не останусь. Мне и здесь хорошо.
— Ладно, — согласился он.
— Кто этот Бак Оуэнс?
— Я тебе о нем расскажу, — пообещал Дэвид. — О нем и о Рое Кларке. Но только после того, как ты мне скажешь, что еще тебе известно.
— Мне до них вообще дела нет, — сказала она, думая о своем. — Кто там нормальный? Генри Ландер и его жена.
— Фил Палмер тоже ничего.
Она поморщила нос:
— Фил Всех Отбрил.
— Уилла, что тебе известно?
— Смотри в оба, и сам все увидишь.
— Слушай, не проще ли тебе…
Нет, не проще. Она вдруг привстала, насколько позволял столик, и показала пальцем:
— Оркестр возвращается!
Луна стояла высоко в черном, усыпанном звездами небе, когда они с Уиллой, держась за руки, вышли на дорогу. Дэвид удивлялся, как могло пройти столько времени, ведь они задержались всего на две песни после перерыва. Это его обескураживало, но если бы только это.
— Уилла, какой у нас сейчас год? — спросил он.
Она задумалась. Ветер трепал подол ее платья… ну чем не живая женщина?
— Не помню, — наконец ответила она. — Странно, да?
— Не так уж и странно. Я, например, не могу вспомнить, когда последний раз ел или пил. А навскидку? Не задумываясь?
— Восемьдесят… восьмой?
Он кивнул. Это было близко к тому, что назвал бы он сам: 1987.
— Там была девчушка в футболке с надписью СРЕДНЯЯ ШКОЛА КРОУХАРТ СПРИНГС. ВЫПУСК-03. Если по возрасту ее пускают в ночной бар…
— Значит, она окончила школу по крайней мере три года назад.
— Вот и я о том же. — Он остановился. — То есть сейчас 2006 год? Уилла, по-твоему, это возможно? Двадцать первый век?
Прежде чем она успела что-то ответить, послышалось легкое цоканье когтистых лап по асфальту. У них за спиной стояли сразу четыре волка. Тот, что ближе к ним, самый крупный, был давешний знакомец Дэвида. Он сразу узнал эту лохматую черную шкуру. Его глаза светились еще ярче, и в каждом плавало по лунному серпику.
— Они нас видят! — в возбуждении закричала Уилла. — Дэвид, они нас видят! — Она опустилась на одно колено, точно в белый штрих разделительной полосы, и, вытянув правую руку, тихо фыркнула, а затем позвала:
— Иди ко мне, малыш!
— Уилла, — в голосе Дэвида явственно звучала тревога, — по-моему, это не лучшая идея.
Но она его проигнорировала — в своем коронном стиле. У нее по каждому поводу были собственные соображения. Например, отправиться из Чикаго в Сан-Франциско поездом — ей хотелось узнать, каково это, трахаться под стук колес, в скоростном экспрессе, когда вагон слегка раскачивается.
— Ну давай, толстячок, иди к мамочке!
Здоровый волчище пошел к ней, за ним увязалась волчица и их… годовички, кажется, так их называют? Оскаленная морда потянулась к узкой девичьей руке; в свете луны желтые глаза неожиданно засеребрились. Но, когда до человеческой кожи оставались считанные сантиметры, волк вдруг отпрянул так, что встал на задние ноги, обнажив на мгновение белое плюшевое подбрюшье, крутанулся на месте и, поджав хвост, с пронзительным визгом метнулся в придорожный кустарник, а следом за ним и его семейство.