Что же касается атомной мафии, то существующие до сих пор методы борьбы с ней и международной координации этой борьбы даже в Приблизительной мере не отвечают на вызов, каковым является потенциал уничтожения, сконцентрированный в арсеналах этого оружия. Несмотря на первые скромные шаги атомного разоружения, ядерное оружие и средства его доставки угрожают не только безопасности отдельных государств и регионов, но все еще угрожают и миру на планете. Сообщения о введении в строй тайных сооружений в так называемых пороговых странах, которые, как правило, расположены в нестабильных или кризисных регионах, сигнализируют о скрытой опасности. Поскольку разведывательные службы будут обращаться к подобной деятельности, следует поставить вопрос: в чьи руки попадут добытые ими сведения и для каких целей? Подлинному мирному сотрудничеству этих служб все еще поставлены разнообразные жесткие ограничительные рамки. Поэтому борьба исподтишка продолжается и сейчас. Эта борьба отнюдь не является игрой, потому что она происходит во вполне реальном мире, обремененном проблемами.

Возможно, конец конфронтации между Востоком и Западом будет способствовать существенному ограничению бесконтрольной мощи спецслужб. Адмирал Шмелинг, чье требование упразднения спецслужб было расценено его коллегами, которые охотно говорят о реалистичности своего мышления, как утопия, имеет обыкновение возражать на этот аргумент тем, что наш мир нуждается в утопиях. К этому я мог бы добавить, что цивилизованный мир нуждается в правительствах, которые в своей политике отказались бы от демонстрации силы как в международных отношениях, так и применительно к гражданам собственной страны, а равно стали бы соблюдать правовые нормы в тех областях, в которых прежде этого не делалось. Без постановки такой политической задачи требование обуздать “монстров” останется лишь благим пожеланием.

Как бывшего руководителя разведки, исчезнувшей вместе со своим государством, — разведки, которая, по мнению одного американского коллеги, была самой лучшей, но проиграла эндшпиль, меня все же в первую очередь занимает не вопрос о будущей роли спецслужб. Я полагаю, что это только часть более крупного и более важного вопроса о роли власти в обществе, ее применении или злоупотреблении ею, особенно со стороны государства.

Заключительное слово на моем процессе 1993 года в Дюссельдорфе я закончил так: “В семьдесят лет как раз самое время задуматься над итогом своей жизни. Здесь в зале звучит слово “предательство”. Предал ли я что-либо из тех ценностей, которые высоко ставил на протяжении всего своего жизненного пути, дорогие людям, на которых я равнялся, моей семье? Мы заблуждались, многое делали неправильно, слишком поздно осознали свои ошибки и их причины. Но я был верен тем ценностям, ради которых мы хотели изменить мир. Это был высокий, возможно, слишком высокий замысел”.

Когда я оглядываюсь на свое прошлое, я с чистой совестью могу сказать, что не предал ничего, что было дорого моей семье и мне, а стало быть, и при достаточно критическом ретроспективном взгляде я не ставлю под вопрос ни свою жизнь, ни свои представления о ценностях. Наш след остался, остались и раны, и болезненные шрамы, но жили мы не напрасно.