Вернувшись весной из Москвы, я попал в истерическую атмосферу побоища. Жажда мести у многих концентрировалась на госбезопасности. Толпа штурмовала бывшее министерство. Тогда же пропали некоторые папки документов, особенно из отделов контрразведки, и, как оказалось, осели в спецслужбах на Западе. Так как я, кроме Мильке, был единственным из госбезопасности, известным общественности, то не проходило и дня, чтобы я не подвергался жестоким нападкам и клевете. Эти атаки достигли своего апогея, когда стало известно, что лица, принадлежавшие к организации РАФ (фракция Красная Армия), уже много лет под другими именами проживали в ГДР. И опять-таки мне нисколько не помогло то, что разведка не имела к этому никакого отношения и вообще ничего об этом не знала.

В начале 80-х годов Сусанна Альбрехт, Инга Фитт и другие бывшие члены РАФ, пожелавшие покончить со своей деятельностью, обратились в наше министерство госбезопасности и были тайно устроены в ГДР. Они находились под опекой офицеров Отдела XXII. Те разработали для них новые биографии, подготовили новые документы и научили их не выделяться среди граждан ГДР. Возможно, Мильке принял их, чтобы досадить карательным органам Федеративной республики, а может быть, он предполагал держать их в резерве на самый крайний случай. Так или иначе, по прошествии времени их социальную переориентировку можно было считать успешной, а офицеры Отдела XXII, которые занимались ими, оказались блестящими помощниками в этом деле. Последние разоблачения свидетельствовали о том, что в высших эшелонах федерального правительства давно уже знали обо всем, однако не видели оснований для вмешательства или просто не хотели обременять себя.

Когда объединение обоих государств стало очевидным, я не собирался покидать страну. Однако после лета 1990 года я оказался перед совершенно новой ситуацией: подготовленный совместно с договором об объединении закон об амнистии для сотрудников службы разведки ГДР, обеспечивавший для них свободу от преследования, был провален. С 3 октября 1990 г., дня объединения, мне несомненно угрожало применение приказа об аресте. После разговоров с моим адвокатом и моими друзьями, среди них с Вальтером Янкой, я с тяжелым сердцем решил временно покинуть страну.

Я написал письма президенту ФРГ, министру иностранных дел и лично Вилли Брандту, в которых однозначно заявил, что не намерен отправляться во вторую эмиграцию. Уже одно мое воспитание в духе гражданского мужества является, добавил я, достаточным основанием, чтобы были рассмотрены на честных условиях предъявляемые мне обвинения. Но честных условий в эту немецкую осень 1990 года не было дано.

Последовали волнующие месяцы, сначала в Австрии, потом в Советском Союзе, где я был свидетелем провала перестройки. Анатолий Новиков, руководитель берлинского представительства КГБ, которому я сказал, что собираюсь на некоторое время покинуть Германию, улыбнувшись, ответил мне: КГБ очень рад, что я отказался купить себе свободу от преследования за выбалтывание секретной информации. Откуда им это стало известно, он не сказал, но добавил, что если я попаду в затруднительное положение, то могу обратиться в КГБ через секретный номер с кодовым словом.