18 октября 1989 г. Хонеккер и некоторые его сподвижники бесшумно покинули политическую арену. А меньше чем через месяц пришел день, который каждый, кто его пережил, никогда не сможет забыть.

4 ноября Берлин был еще столицей ГДР, еще стояла стена, еще существовали армия, госбезопасность и полиция. Несмотря на это, на Александерплац, в самом центре города, собралось полмиллиона людей, чтобы открыто заявить о своих правах на свободу мнений и прессы. Право на свободу собраний в этот день они взяли себе сами. Настроение было приподнятым, почти эйфорическим. Все чувствовали, что близок перелом, еще не имевший названия. К этому митингу призвали люди искусства и журналисты. Трибуной стала платформа грузовика. Внучка Брехта актриса Йоханна Шалль за несколько дней до этого спросила меня, готов ли я выступить на этом запланированном митинге. Я согласился и собирался высказать такие мысли, которые должны были вызвать возражения. Когда подошла моя очередь, мои первые фразы были встречены аплодисментами. Я высказался за перестройку и за связь социализма с истинной демократией, однако не умолчал о том, что я был генералом госбезопасности. Тогда и раздались первые свистки. Когда я сказал, что не надо из всех сотрудников госбезопасности без разбора делать “козлов отпущения”, ответственных за всю нацию, свистки стали громче. Градом посыпались возгласы: “Долой!”

Я закончил свое выступление и спустился с грузовика. В горле у меня пересохло. Криста Вольф обняла меня, другие жали мне руку. После длительной внутренней борьбы, сомнений и противоречий я прошел путь от восторженного юношеского восхищения Сталиным до приверженца демократических преобразований. У меня не было чувства враждебности от того, что я находился среди традиционных оппозиционеров — защитников гражданских прав. Но в этот день, 4 ноября, у меня впервые появилось предчувствие, что прошлое будет висеть на мне грузом.

Потом я вспомнил слова Чингиза Айтматова: “Каждый человек на своем жизненном пути оказывается перед плахой”. И эта плаха в представлении Айтматова не эшафот, а место, где наступает момент истины.

В этот серый прекрасный ноябрьский день я чувствовал, что и для меня пришел момент истины.

Через пять дней после чтения “Тройки” я участвовал в дискуссии в одном клубе в Потсдаме, когда кто-то распахнул дверь и крикнул: “Граница открыта!” Я думаю, что в тот вечер никто до конца не постиг исторического значения этого события.

После падения стены от недели к неделе становилось ясно, что дни ГДР сочтены. Девиз “Мы народ” заменил другой лозунг: “Мы один народ”, который перерос в требование: “Германия — единая родина”.

В начале 1990 года я уехал к моей сестре Лене в Москву, чтобы на покое привести в порядок свои мысли и вдали от сумятицы в ГДР, в политическом исходе которой уже не было никакого сомнения, начать свою вторую книгу, в которой я хотел как свидетель событий отразить свои впечатления последнего года. Только в том случае, если бы я немедленно принялся за работу, я мог бы по свежим следам разобраться в своих ощущениях и свести воедино разговоры и мысли.