Внезапно нас грубо пробудили от мечтаний о будущем, сообщив 16 мая 1943 г. о роспуске Коминтерна и его школы, потому что различия “между странами, находящимися под игом нацистской тирании и свободолюбивыми народами”, стали непреодолимыми. Действительная причина состояла в том, что Сталину пришлось уступить давлению западных союзников, для которых Коминтерн стал бельмом на глазу. Нам объяснили, что теперь мы не будем сброшены с парашютом в Германии, нам предстоит работать только там, где действуют Советская Армия и партизаны. Многие годы спустя я узнал, что те, кто закончил школу раньше, были схвачены гестапо по прибытии в Германию и казнены, так как абвер расшифровал их радиокоды. Их судьба побудила заграничное руководство КПГ больше не посылать молодых людей на верную смерть, и это, несомненно, спасло жизнь большинству из нас. Но мои друзья по школе Йозеф Гифер и Рудольф Гюптнер погибли, выполняя задания в Польше.
Меня вместе с некоторыми сокурсниками руководство партии вызвало в Москву. Мы входили в узкий круг тех, кого намечалось использовать в Германии после войны. Так как мой отец был известным писателем, мне дали работу диктора и комментатора на радиостанции КПГ “Дойчер фольксзендер”. До тех пор я писал мои статьи и работы по-русски, теперь же пришлось учиться письменно излагать свои мысли на родном языке. Став тем временем членом партии, я участвовал в заседаниях, проходивших в знаменитой эмигрантской гостинице “Люкс” в комнате Вильгельма Пика — будущего президента ГДР. Во время этих встреч я познакомился с Вальтером Ульбрихтом, Антоном Аккерманом и другими, кому предстояло через несколько лет оказать самое серьезное влияние на политический облик этого государства.
Осенью 1944 года, незадолго до конца войны, я женился на Эмми Штенцер. Но она не могла оставаться в Москве, а была послана на фронт, чтобы вести через громкоговоритель пропагандистские передачи для немецких войск. Во время обстрела с немецкой стороны Эмми ранило, и после госпиталя она возвратилась в Москву. И вот наконец свершилось: 9 мая 1945 г. мы с родителями стояли среди ликующих москвичей на Каменном мосту недалеко от Кремля. Совершенно незнакомые друг с другом люди целовались и обнимались от полноты чувств. Навсегда остались в моей памяти и яркие огни салюта, и слезы на глазах мужчин и женщин, слезы радости и печали. Почти каждой семье было суждено оплакивать одного, а то и нескольких близких, павших на войне.
Мой брат Кони, девятнадцатилетний лейтенант Красной Армии, находился под Берлином. Не без грусти собрал я пожитки и стал прощаться с Советским Союзом, прощаться со своим детством и юностью. Меня ждала новая глава жизни.
В Москву я попал одиннадцатилетним, а в двадцать два года возвращался в Германию. Ступив на немецкую землю после столь долгого отсутствия, я сам себе казался иностранцем. Понадобилось несколько дней, чтобы привыкнуть к немецкой речи на улицах. Мне было трудно представить себе, что я буду жить среди людей, многие из которых с ликованием приветствовали Гитлера и Геббельса и были ответственны за неизмеримые страдания и бедствия или, по крайней мере, терпели этот строй. Казалось, что многие еще не поняли или не хотели понять, что сделали нацисты. Лишь немногие были готовы взять на себя вину или ответственность. Мои друзья-москвичи и красноармейцы, которых я встречал в Германии, были мне духовно ближе этих немцев.