Мне очень хочется, чтобы сегодня не заканчивалось. Чтобы Аня была всегда такой. Мягкой, податливой, забавной, чтобы никакие проблемы больше не стучали в дверь. Ради такого я готов каждый день проводить сеанс массажа, особенно когда она с таким рвением берет в рот, чтобы хоть немного отвлечься. И это правильно, потому что я только начал, потому что сегодня она ощутит член внутри себя, только когда действительно будет к этому готова. Тогда, когда признается, что любит. Что больше не уйдет. Что поедет со мной в Лондон и будет каждую ночь со мной. Шантаж, о да. Но думаю Аня не сильно против такого шантажа, особенно когда мои пальцы все— таки коснулись заветной цели и стали мягко натирать, как будто рисуя узоры. Она дрожит, мычит мне в член, вынуждая и меня стискивать зубы и сдерживаться от того, чтобы не пихнуть ей член в самое горло.

Я снова и снова ласкаю пальцами половые, такие сочные розовые губки. Сначала одной рукой, потом подключаю вторую, пальцами которой легонько раскрываю лепестки, чтобы проникнуть в сладкое тугое нутро.

Сука – рвется стон, потому что она чертовски влажная и горячая. Уверен, что толкнись я сейчас туда всей длиной члена, она бы приняла меня и еще бы спасибо сказала. Но пока я сую только два пальца, чуть раскрываю, растягиваю другой рукой, легонько надавливая на клитор. Довожу до крайней точки, чувствуя, как она мычит, сжимает губы на стволе и тут же убираю руки, не давая ей дойти до крайней точки. Она недовольно рычит, пальцами находит мой зад и ногтями в него впивается, а я по влажной пизденке шлепаю, слизываю сочные капли с половых губ. А затем член достаю.

– Изверг, – хрипит она. – Кто так делает!

– Мы только начали, расслабься, – обхожу ее и ноги раздвигаю. Залезаю сверху, она вдруг шепчет.

– Хорошо ,что стол из натурального дерева, было бы эпично сейчас рухнуть.

– Ты не об этом должна думать, – хотя было бы действительно забавно. – Все твои мысли должны занимать только мои губы.

Я захватываю сосок губами, а в руку член беру, начинаю массажировать половые губы, иногда дразня Аню тем, что всовываю только головку. Она уже замолчала и только стонет, прогибается и руками столешницу обхватывает, ногти свои ломает.

– Богдан! Ты смерти моей хочешь, – а я тут же член убираю, сажусь, ноги под себя поджав, чтобы было удобно потом в нее до конца войти. Любуясь совершенством ее тела, пока она хнычет, – Ненавижу тебя!

Она хочет повязку снять, но я руки ее в стороны отталкиваю, а своими грудь ее сжимаю. Массирую, иногда цепляя и острые пики сосков. Снова и снова мну два небольших, но кругых полушария, почему-то думая о том, когда она будет беременна. Тяну руки ниже, к тонкой талии, животу, бедрам, киске. Беру член в руку снова и вожу по мокрой щели, вверх— вниз,доводя детку до очередного края, иногда проникая наполовину.

– Богдан! Я не выдержу, – она сама бедрами толкается, сама хочет меня в себя, я требую!

– Скажи, что любишь, и он весь твой. Я весь твой.

– Можно подумать, ты не знаешь, – рычит она и бедрами толкается, но я член вверх поднимаю, и она елозит по древку. Снова и снова. А я рукой щеки ее сжимаю, повязку с глаз срываю.