Илейка с трудом разжал стиснутые зубы отца Киприана, влил в рот ложку теплого отвара шиповника. Растопырив негнущиеся пальцы, упираясь ими в холодные камни, монах делал отчаянные попытки подняться…

На груди ближнего из старцев поверх белой долгополой рубахи отец Киприан явственно различил золотой крест с изображением распятого Иисуса Христа.

– Единоверцы! Братья, подойдите же! Я к вам так долго шел, сквозь кровь мужицкого бунта, сквозь непролазные тернии боярских застав. И вот я у ворот заветного мужицкого царства… Бью поклон вам, старейшины.

Один из старцев протянул к отцу Киприану длинные белые руки ладонями вверх, тихо сказал:

– Приветствуем и мы тебя, святой отец, в христианской земле, в свободной стране Белых Вод. Много лет, в окружении диких и мертвых гор, хранили мы надежду, что сыщут к нам дорогу обездоленные и здесь найдут утешение истерзанной душе. Идем же в наш светлый и вольный край.

Под тихий колокольный звон далеких, но хорошо различимых белокаменных церквей – так схожих с московскими! – неслышно и легко ступая по прохладной росистой траве, отец Киприан пошел за старцами. Шел и с каждым шагом поднимался над землей выше, выше, словно лишался собственного веса и обретал крылья. Вот уже отрок Илья и пес Иргиз чуть видны у костра, полузакрытые сизо-серым дымом. Отрок тянет руки ему вслед, кричит что-то, обливаясь слезами. Отец Киприан оглядывается, в недоумении машет рукой, зовет следом:

– Идем, брате Илья! Вот же она, заветная мечта наша, желанное Беловодье! Добрели-таки!

Над голубым озером сверкнула ослепительно яркая молния, громыхнул нестерпимым треском гром, и свет померк в счастливых глазах отца Киприана…

Илейка беззвучно плакал около неподвижного, остывающего тела. Монах лежал на рядне, вытянув ноги. Илейка сложил ему руки на груди и походный складень развернул у изголовья, огарок свечи зажег, а молитву прочесть так и не смог. Все казалось ему, будто уснул отец Киприан, измученный долгой и многотрудной дорогой, что вот сейчас вздохнет протяжно, откроет голубые глаза и ласково улыбнется зряшным Илейкиным слезам. И побредут они дальше неспешным шагом искать вольность. К вечеру тело отца Киприана и вовсе остыло. Плакал Илейка, когда стаскивал камни для могильного склепа – копать землю было не под силу из-за твердости здешнего грунта. Плакал, заваливая тело тяжелыми кусками плитняка, чтобы хищники не растащили кости отца Киприана по окрестным ущельям. Оплакивал отца Киприана и свое так рано оборвавшееся отрочество.

Вечер и ночь просидели у склепа Илейка и пес. Иргиз изредка выл, и тягучее эхо разносило окрест известие о смерти человека. Но кому было слушать? Людей нет, а звери да птицы – им что за дело до случайно пришедших сюда…

Утром, едва над холмистым нагорьем забрезжил розово-синий рассвет, Илейка оставил на склепе вместо креста развернутый складень: пусть знают путники, что лежит здесь христианин. Неспешно надев на плечи котомку, рядом с подарком атамана Гурия Чубука сунул за пояс пистоль отца Киприана. Прощаясь, перекрестил каменную могилу и быстрым шагом, в сопровождении понурого Иргиза, пошел вдоль реки на юго-восток, к озеру, которое по-прежнему так заманчиво голубело время от времени далеко впереди.