Илейка не мешкая собрал поблизости сухой мох, наломал с ближних кустов веток, разжег костер. А сам все говорил и говорил, что вот, пожалуй, они в вправду вышли к Уймонской долине, что теперь они отдохнут до утра, подкормятся остатками сушеного мяса и сухарей да и пойдут к голубому озеру. И как славно у них все получается: столько идут – и все по путнику! То счастье, что от старца Анания достался им заповедный путник.

– Вы тут посидите у костра с Иргизом, а я в лесок за дровишками сбегаю, ночью согреваться будем отваром шиповника. Годится так? Погрейся пока кипятком.

Отец Киприан с трудом переводил взгляд, стараясь не терять побродима из поля зрения. О чем говорил отрок, он не слышал, вернее, слышал, но не мог связать слова в одно целое – каждое слово, будто свинцовая дробь о скалу, стучало в уши само по себе, бессмысленно и разрозненно.

Монах принял в плохо гнущиеся ладони кружку и почти не почувствовал тепла только что вскипевшей воды.

Илейка оставил Иргиза возле бивака, подхватил топор и побежал к обрыву, рядом с которым начинался редкий лес. За работой не сразу заметил перемену в голосе Иргиза. Обычно, когда молодой хозяин уходил куда-то без него, Иргиз молчал, лишь призывно взлаивая. А тут заупокойный, душу вынимающий вой. Илейка вдруг похолодел, вспомнив прежде слышанное от стариков, что собака воет к покойнику. Забыв о дровах, он кинулся к биваку напрямик, по каменным завалам, не разбирая дороги.

Ударившись коленями об острые камешки, Илейка встревоженно опустился рядом с неподвижно замершим отцом Киприаном. Кружку монах уронил себе на колени, горячая вода замочила полу кафтана, но отец Киприан не чувствовал этого. Сухие губы его были плотно сжаты, остановившийся взгляд устремлен в сторону далекого голубеющего озера.

– Отец Киприан, что с тобой? Тебе худо?

Страшась вспугнуть встающее перед ним видение, отец Киприан предостерег отрока:

– Тише, брате Илья, тише. Смотри, вот, от сини окиян-моря ОНИ идут к нам. Видишь?

Над дальними, зеленью укрытыми холмами, над зелеными цветущими рощами встало нежное сияние, мерцающее голубыми искрами. Потом, медленно вырастая в размерах, словно из невесомого воздуха, возникли три величественные фигуры в белых одеяниях, с длинными седыми бородами. Седые волосы на голове у каждого схвачены сверкающими золотом обручем, длинные усы слегка шевелятся на ветру.

Отец Киприан – будто и не было только что сердечного недуга – с завидной легкостью вскочил на ноги, сделал несколько неслышных шагов навстречу словно невесомым белым старцам.

– Кто вы, люди? – громко спрашивает он пришельцев и глаза ладонью прикрывает от нестерпимо яркого голубого сияния. – Христиане ли, братья ли по вере?

Но они не подходят, машут посохами, страшась надрывного воя собаки. Отец Киприан хватает длинный прут и отгоняет Иргиза.

– Идите, братья! – громко, радостно зовет он белых старцев. – Дайте глоток воды из чистых родников вольной земли! Я чувствую прохладный запах ваших рек. Дайте кус хлеба, взращенного свободными пахарями заветной земли Белых Вод! Воды, братья, жажда сушит немощное тело…