– Я про пару, – спокойно пояснил верлианец. – Стремлюсь доказать тебе, что могу быть твоей парой.

Рухнув навзничь на кровать, обреченно спросила:

– Зачем тебе это? Что, так боишься спать в одиночестве?

Орино тоже откинулся назад, упав поперек кровати рядом со мной, и, нащупав, сжал своей рукой мою ладошку:

– И это тоже, спать с тобой гораздо лучше. А зачем? Сам не понимаю. Но раз пары заводят детей, может быть, и нам…

Повернув к нему голову, обнаружила, что он смотрит в потолок. У меня не было слов! Зачем я ему и нужна ли вообще – он сам не знает, но детьми обзавестись предложил. Может быть, я все же сплю?

– Меня мама с детства учила, что дети должны появляться только тогда, когда мужчина и женщина уверены друг в друге и в совместном будущем, – назидательно забубнила я. – И еще – по любви! Мир, конечно, не идеален, но я бы для себя другого не хотела. Именно поэтому вопрос наших отношений для меня закрыт окончательно и бесповоротно, а о детях даже рассуждать смешно.

– Расскажи мне о своей маме, – проигнорировав все мои громкие заявления, попросил Орино. – Это так поразительно – иметь свою маму, только твою, и ничью больше. Вы, жители Земли, определенно любите принадлежность во всем.

– Но ведь вы знаете, кто дал вам жизнь? – уточнила я, настолько пораженная его словами, что даже не возмутилась очевидным нежеланием меня услышать.

– Жизнь дает отец. Без него из икринки не сформируется малек. А кто мой отец, я точно не знаю. Кто-то из сорока мужчин, присутствовавших на нерасте. – Голос верлианца был ровным.

– Жизнь дают двое, – озвучила я приемлемый компромисс.

– Не у нас, – не согласился Орино и тут же напомнил: – Расскажи про маму.

Решила, что хуже не будет: он все равно с ней встретится.

– Она спокойная у меня. Одна меня вырастила, папа погиб в результате несчастного случая, когда мне и полутора лет не было, поэтому мама мне за двоих была. Педагог, ну детей обучает. Сейчас курсы образовательные на марсианской станции ведет. Не любит скандалов, выдержанная очень. Но при этом любящая и открытая. Мама лицемерие чувствует, поэтому тебя вмиг раскусит. Очень не любит, когда суп за обедом не доедают, одежду на место не вешают и нарушают свои обещания. Но обожает вязать, по десять раз напоминать обо всем и готовить.

Подумав о маме, словно в прошлое вернулась, мысленно оказалась дома, когда мы с ней по вечерам обсуждали прошедший день, и попросила:

– Орино, очень тебя прошу – поживи в отеле! У нас тебе будет плохо, и нам с тобой будет неудобно. У нас женское царство, опять же ремонт последний раз лет десять назад, если не больше, делали. Плюс места мало, а ты сам по себе такой большой, что треть жилого блока сразу займешь. И маму мою смущать не надо, зачем ей лишние переживания?

– Если хочешь, я ей внушу, чтобы она не волновалась на мой счет, а после отъезда не помнила обо мне? – Верлианец повернулся ко мне лицом и вопросительно заглянул в глаза.

А меня почему-то так задела эта его постоянная манера чуть что – сразу глушить любую проблему гипнозом. Ему не понять, а вот я представляю, как неуверенно чувствуешь себя, когда не можешь вспомнить что-то о собственной жизни. А он мне предлагает стоять в сторонке и наблюдать, как из моей мамы сделают бездумную марионетку?