Все так и произошло, как говорил начальник штаба фронта. Приземлились в Москве на Центральном аэродроме. Февраль в столице выдался вьюжный, повсюду намело много сугробов. Москва, однако, успешно жила, трудилась, поставляла фронтам немало боевой техники и оружия. Лица у москвичей сурово-сдержанные, но почти у каждого, с кем Бурлак встречался, на устах звучало гордое слово «Сталинград». Иван Лукич гордился тем, что в минувшей битве на Волге есть и частица его жаркого сердца. Воевал он на совесть, а что был ранен дважды — что поделаешь, война! На аэродроме он взял такси и через час-полтора уже входил в приемный покой Центрального госпиталя.

— Вы к кому, товарищ майор? — веселой улыбкой встретила его дежурный врач, уже немолодая женщина с серыми выразительными глазами и открытым смугловатым лицом.

— У вас лежит моя жена, медсестра с Донского фронта, — сдерживая волнение, произнес Бурлак. — Фамилия ее Бурмак Оксана Сергеевна. Она сопровождала в ваш госпиталь раненого работника штаба фронта, а потом и сама заболела.

— Есть такая, я как раз дежурила, когда ее положили в гинекологию, — сказала врач. Она раскрыла журнал, что-то в нем нашла и добавила: — Второй этаж, сто пятая палата. Найдете?

— Да! — Он хотел было идти, но дежурный врач потребовала предъявить документы.

— Мне нужны удостоверение личности и командировочное предписание, — уточнила она.

— У меня все это есть…

Врач сделала пометку в журнале посещений больных, вернула Бурлаку документы и предупредила, что сегодня же ему следует встать на учет в военной комендатуре.

— Я все сделаю, что надо, — заверил врача Бурлак. — Посижу немного у жены, а затем поеду в комендатуру, иначе мне не дадут номер в гостинице.

Он направился к выходу, но дежурный врач задержала его:

— Скажите, если не секрет, вы воевали под Сталинградом?

— Да. Вы, наверное, слышали об армии фельдмаршала Паулюса? — Иван Лукич пристально смотрел на врача. — Так вот мы разгромили выкормыша Гитлера, он находится сейчас у нас в плену, а в Германии по этому случаю был трехдневный траур.

Он ждал, что врач разделит его радость, однако в ее больших, слегка распахнутых глазах затаилась печаль. «Видно, под Сталинградом у нее кто-то воевал», — подумал майор. Она промолвила:

— Там, на Мамаевом кургане, погиб мой родной брат. — Она тяжко вздохнула. — Был он артиллеристом. Может, слышали фамилию Скворцов?

На минуту Бурлак задумался.

— Нет, не слышал, — грустно сказал он. — Сам я танкист, с артиллеристами мало был связан. Примите мои соболезнования. Там таких ребят, как ваш брат, полегло достаточно…

Бурлак тихо вошел в палату. На койке, что стояла у окна, лежала Оксана. Вероятно, она еще спала: глаза закрыты, дыхание ровное.

«Бедняжка, лицо желтое, как корка лимона», — подумал Иван Лукич и почувствовал, как затрепетало сердце. Он смотрел на Оксану, и ее лицо виделось ему, как в тумане. «Кажется, я дал волю своим чувствам, — упрекнул он себя, хотя не мог оторвать от Оксаны глаз. В его ушах все еще звучал голос лечащего врача, с которой он беседовал перед входом в палату.