— Но разговаривать может?

— Несвязно. Неразборчиво.

— Ладно. Давай к ней…

«Москвичок» лихо бежал по вообще-то совершенно непотребной каменной дороге из Шацка в село Свитязь. Вскоре справа взору друзей открылась шикарная природная гавань, усеянная множеством деревянных лодок. Раньше их никто не привязывал, просто вытаскивали на берег нос — и всё. Теперь же чалят основательно, запирая на замки, пристёгивая цепями к вбитым в землю рельсам.

Затем — центр деревни, одна огороженная территория, вторая…

— Это пионерские лагеря, — пояснил Тур.

За ними начинался сосновый бор с берёзовыми просеками, за которым ещё один, уже сплошной, забор. Где-то здесь в войну находился деревянный домик, где Ковальчук, игравший роль Селёзнёва, знакомился с немецкой профессурой.

— А тут что теперь?

— Этого никто не знает. Закрытое учреждение. Какой-то военный НИИ.

— Научно-исследовательский институт?

— Да.

— Военный?

— Ну, ходят такие слухи…

Дальше мощёная дорога пошла направо и оборвалась. Впереди, за несколько метров до здания с недостроенным первым этажом, появилась табличка, свидетельствующая о том, что в этом месте ведётся строительство туристической базы.

Здесь «москвич» тоже долго не задержался — юркнул налево в гущу леса и, недолго попетляв между белоснежными стволами стройных берёзок, замер на песчаном берегу. Однако воды поблизости Иван Иванович не заметил — один камыш, густой, высокий.

Слева — обычный деревянный заборчик, вымазанный тёмно-зелёной краской, за ним — свежевыбеленная хата с маленькими узкими окошками.

На подворье хозяйничал высокий стройный парень, с виду ровесник его внука, в светлой, на несколько размеров большей рубахе.

Тур посигналил ему и пошёл навстречу.

У калитки они обнялись.

«Батюшки святы. Вылитый Ниманд!»

— Знакомься, Саша, это Иван Иванович… Самый близкий друг твоего отца.

— Даже ближе вас? — располагающе улыбнулся молодой человек.

— Конечно. Мы с Валерой познакомились уже после войны. А Ваня с ним ещё с 1943-го — я тебе рассказывал.

— А… Это тот полицейский из Кашовки… Ковальчук?

— Так точно.

— Жаль, что так получилось… Всю жизнь искал отца, а как нашёл — даже поговорить не успели…

— Что поделать, сынок… Война оставила не один десяток шрамов на его сердце. Вот они и дали о себе знать в мирное время.

— Да я не осуждаю. Обидно…

— Терпи, казак… Как твоя мама?

— Пойдёмте, сами увидите.

Валентина Никаноровна повернула голову на скрип двери.

— Так ты ещё баба хоть куда! — ободряюще констатировал полковник. — А нас пугали: мол, не человек — растение!

— Партизаны не сдаются… — выдавив что-то наподобие жалкой улыбки, еле пролепетала женщина. — У меня только правая часть парализована, а мозги работают исправно, как в молодости. Скажи мне, Володя, что это за шутник в наших краях объявился? Уж не Ковальчук ли?

— Он.

— Ванька, родненький! — она даже предприняла попытку подняться. — Где тебя столько лет носило?

— Тебе скажи — сама захочешь.

— Про Валерку знаешь?

— Да… Тур доложил.

— А я его двадцать лет ждала. Вот, на память, один Санька и остался. Видел его?

— А как же. Под копирку сделано.