Морошкина стояла в ванной у зеркала и оценивала — пригодна ли её внешность для ночных развлечений: причёска не развалилась, тушь — на месте, помада — тоже, нос и лоб не блестят. Наверное, надо слегка пшикнуть дезодорантом под мышки, а духами освежить шею.

Давно ли она вот так же суетилась перед встречей с Ваней Ремнёвым? И чем всё это кончилось? Чего она в итоге добилась? И что теперь с бедным парнем творится? Разве не правильно ей мать-покойница повторяла: надо менять характер! А как Ванечка с ней гениально простился?!

— Спасибо тебе, Ангелок, за доставку, — Следова опёрлась на руку, заботливо подставленную Шмель, и, бурно вздыхая, высвобождала своё малопослушное тело из уютного салона золотой «десятки», припаркованной прямо у её подъезда.

— А ты ко мне не зайдёшь? — инвалидка гостеприимно улыбнулась. — Ты не бойся, мои зверушки не кусачие.

— Я не боюсь, Вика, у меня просто на шерсть аллергия, — Шмель слукавила, потому что на самом деле имела другие причины для отказа посетить гостиницу для потеряшек.

— Ну так ты только на них посмотришь, и всё. А если тебе кто приглянется — бери на здоровье! Это ведь святое дело — спасти своего меньшого брата, — проявляя своё обычное, характерное для детдомовцев, а тем более для инвалидов гостеприимство, Следова искренне не понимала отказа своей одноклассницы. Это ведь так радостно и приятно — общаться со зверьём, ощущать привязанность и ласку четвероногих. — Привезёшь щенка или котёнка в свой приют, знаешь, как ребятишки обрадуются, — шуму будет на всю ночь!

— Да у нас шуму и без того, хоть пробки в уши забивай! — стоя в парадной, Шмель невольно принюхивалась к миазмам, исходящим от квартиры Следовой. — Я тебе, Вика, как-нибудь фотокамеру передам, ты на неё своих зверушек наснимаешь, вот я с ними заочно и познакомлюсь, ладно?

— Ну как хочешь, Ангелок, а то постой здесь, только двери на улицу прикрой. Я к тебе выпущу тех, которые посмирнее, ты хоть так с ними повидаешься, — Следова боком поднималась по ступенькам, с трудом штурмуя свой бельэтаж. — Я сама только недавно поняла, что в них прячутся людские души. Ещё не знаю, правда, как всё это происходит, да и что дальше бывает, но, представляешь, я в некоторых буквально узнаю кого-то из умерших. У меня один кот — просто наш врач-анестезиолог: я его по имени-отчеству окликаю, так он от этого сразу смущается, а вот ответить и объяснить своё положение не может. А птичка есть, канареечка без лапки, так прямо одна дама из собеса. Она меня раньше недолюбливала, а теперь, когда в пернатую переселилась, из моих рук ест.

Шмель не раз поражало то, как Вика умудрялась запоминать всех врачей, медсестёр, санитарок, воспитателей и других больных. Со многими она заводила знакомства, переходящие порой в приятные отношения, а иногда — в дружбу. Самое трогательное было то, что большинство из них, в особенности инвалиды, несмотря на собственную трудную, особенно в постсоветское время, судьбу, всегда интересовались положением своих друзей и в случае надобности старались прийти на выручку. К сожалению, за последние годы они привыкли встречать друг друга в основном на чьих-либо похоронах.