— А я наставил ей. Неужели непонятно… И что за выражения, отец? Не будь старомодным. Я говорил вам с матерью в свое время: «Переселяйтесь в Москву. Харьков давит на вас своей провинциальностью. В Москве вы волей-неволей приобрели бы более или менее передовые взгляды.»
Недовольный и смущенный отец спрятался, а я вернулся к своим проблемам. Я вспомнил стыдливый взгляд тигра, встретившего меня в августе в аэропорту. И его осторожную реплику в ответ на мое «Ебалась?» — «Сам ты ебался…» Разберемся. Положим, я не мой папа Вениамин, ебалась так ебалась. И я ебался. Но это она утверждает, что любит меня более пылко, чем люблю ее я. Что это она, страдалица, первый год нашей жизни мучилась и страдала от моей холодности и даже, как она утверждает, безразличия. Что ж она так легко свалилась в постель с кабаном? Едва я улетел.
За разъяснением я решил обратиться к Наташкиному дневнику. Я читал уже ее летние записи, и несколько раз даже, но, может быть, я что-то проглядел. Развязав кожаный шнурок, стягивающий голубую папку (с обложки с невинными лицами смотрят поляроидные Наташка и Лимонов — дружная влюбленная пара), я залистал дневник. Первая же запись, внесенная ею в мое отсутствие, оказалась неожиданно короткой и оправдывающей подозрения:
«11 июля. Уничтожила из дневника девять листов. Никого они не касаются, кроме меня. Вот так.»
Дальше, то твердым трезвым, то разбросанным нетрезвым почерком следовали записи о праздновании четырнадцатого июля в Париже, о кабаре, о подруге Нинке. Заскучав, я злился на секретчицу, но вот, полупьяным почерком написанная, появилась важная информация. В прошлый обыск я ее пропустил.
«Человеку, который будет читать это (самой себе). Ты думаешь, я все пишу? Я вот даже девять листов выдрала и почему? — стыдно. Перед тобой. Хотя нет, хуй с тобой! Перед Лимоновым. Ведь если я заглядываю в его тетрадки, то и он может… Дневник — это ложь! Его можно вести, только если живешь один или если есть куда спрятать, и то… Что значит спрятать? Кто ищет — тот всегда найдет… не на 100 процентов в это верю, но уж тетрадку-то найдешь…»
На тех девяти листах, очевидно, были изображены в словах именно те живые картинки, каковые страстно желал увидеть, нервно бродя по своему, оккупированному женихами дому, одетый в лохмотья нищего Улисс. Если Наташка не верила в возможность спрятать тетрадку, может быть, она верила в возможность спрятать девять листов. Вдохновленный комплексом женихов, заставившим Улисса много раз пересекать моря и острова и даже однажды углубиться в царство мертвых, я снял со шкафов Наташкины чемоданы и попытался найти девять листов среди неиспользуемых ее одежд. Покончив с чемоданами, увы, ни в одном из них не оказалось двойного дна, я приподнял ножом края ковра по всему периметру комнаты и пошарил под ним рукой. Ничего. Я задумался было над тем, не сдвинуть ли мне с места шкафы мадам Юпп, дабы проверить подковерье под шкафами, но раздумал, решив, что лень Наташки все же превышает ее осторожность и любовь к сохранению старых бумажек. Я вновь перелистал хорошо знакомое мне портфолио модели и вновь перетасовал хранимые ею многочисленные письма. Безрезультатно.