— Так ее твой батенька и придумал, вместе с повсеместной воинской повинностью. Небось и тебя сюда прислал, чтобы от армии откосил?

— Ну да… — смущенно протянул корононосный, а потом побултыхал остатками пива и выдал: — Знаешь, у меня есть стойкое желание — сегодня приобщится к мудрости.

— А это как?

— Ну, один умный, кажется Хайам, сказал, что запрет вина считаться должен с тем, кем пьется, и когда, и много ли и с кем. Когда соблюдены все эти оговорки, пить — признак мудрости, а не порок совсем. Так вот — твоя компания вполне подходящая, вино тоже ничего, так что….

— Польщен и не могу отказаться — помог пареньку я.

Увы, утро у меня началось не с потягивания от гребня до хвоста, а с ора долбанутого горна и попытки осознать: кто я, где я и куда я сегодня проспал.

Дудел в свистульку паренек настолько тощего и ботаничного вида, что по ощущениям его можно было перешибить соплей, причем даже не моей (к слову, своей я как-то, чихнув, рыцаря нечаянно прихлопнул… хотя, может, он умер от ядреного пламени, последовавшего за чихом?), а козявошной.

Доходяга одернул мантию, болтавшуюся на нем не хуже, чем на бельевой веревке, поправил очки и голосом будущего великого лектора (то бишь нудным и навевающим зевоту) провозгласил:

— Многоуважаемый Дормидонт Горынович! Я староста группы. Мы пришли на практикум…

Я же с трудом разлепил глаза и понял, что ненавижу гномов. Всех. Особенно древних. Особенно одного, изобретшего самогонный аппарат. Во мне бродили обрывки мыслей и полноценные последствия пивасика, который мы с принцем после полирнули сидром, а за ним и самогоном. Поэтому поутру было ощущение, что во рту какой-то дятел-стахановец выдолбил дупло, свил там гнездо, а потом, улетая, еще и нагадил…

Я осоловело почесал затылок и изрек:

— А знает ли адепт, что теория пересекается с практикой часто лишь в названии науки? В нашем случае — давно и глубоко покойной… Смекаешь?

Что сказал, к слову, сам до конца не понял. Но видать, чем запутаннее речь, тем она страшнее.

Дохлый староста страдал теловычитанием (поскольку телосложением этот суповой набор назвать было нечестно по отношению к природе), но не слабоумием, а посему всю группу сдуло как ветром.

Я же бессовестно продрых до обеда.

Проспал бы еще дольше, но тут притопала виконтесса. Мелкая, сев на пороге, печально изрекла:

— Все, жизнь кончена!

— Чего это вдруг?

— Магистр по летоведению сказал, что я никогда не смогу сдать экзамен по управлению метлой, — она звучно высморкалась в рукав. — А еще добавил, что так бездарно ему зачет еще никто не сдавал.

— А что завалила, теорию или практику?

— Нет, если бы. Два дерева, четырех одногруппников и тещу директора академии.

Мозги начали соображать и я поспешил утешить малявку.

— Не переживай. Теща тебе взаимозачетом пойдет за два предыдущих столкновения, так что считай, что никого не завалила.

— Точно?

— Поверь моему опыту…

Увы, опыт-опытом, а теща оказалась мегерой. Как по характеру, так и по расе. Я лишь посочувствовал ректору с таким родством (и не важно, что он — вампир, кровь из него пила родительница жены исправно) и порадовался, потому как гипсовая мумия, которую сейчас напоминала почтенная фрау, не могла даже говорить, а могла лишь выразительно моргала.