Бывший комендант крепости отдал салют мечом и ринулся в битву. Через три минуты его окровавленный конь проскакал мимо королевской свиты прочь, но уже без своего седока…

Путята Селянович бился как когда то давно в своей дружинной молодости в общем ратном строю, принимая очередного верхового латника на копьё. Чуть, чуть не хватило ему времени для уклона и пернач (боевая дубинка, булава) рыцаря, словно дубовым бревном оглушив, ударила вскользь по его островерхому шлему. Тут бы Селяновичу и конец! Затоптали бы на смерть богатыря тяжёлые кони. Но надрываясь от непосильной натуги, вытащили дядьку медведя на себе курсанты Оська с Игнаткой. Вот тебе и слабачки мальчишки!

– Наскок! Ещё наскок! – строй русских только теснее смыкался, заслоняя собой раненых, убитых и мальчишек курсантов с арбалетами.

Страшно! Зря говорят, что умирать не страшно, тем более в четырнадцать мальчишеских лет. Но страх можно и нужно уметь перебороть! Его нужно держать в руках! И Митяй ещё крепче сжал в руках арбалет, взводя на нём рычаг натяжения.

А губы, словно сами собой всё громче и громче шептали заученное ещё на втором курсе школы стихотворение «Русь» какого-то хорошего, как говорил батя, поэта Сергия Есенина:

«Потонула деревня в ухабинах,

Заслонили избенки леса…»

Щёлк! Самострел взведён на максимум!

«…Только видно на кочках и впадинах,

Как синеют кругом небеса…»

На! Болт вошёл в грудь рыцаря, наскакивающего на батю.

«…Воют в сумерки долгие, зимние,

Волки грозные с тощих полей…»

Рядом стоящий верный друг Маратка, удивлённо взглянув на Митьку, вдруг тоже подхватил знакомые всем пацанам школы строчки:

«…По дворам в погорающем инее

Над застрехами храп лошадей…»

–– Зарядить самострел до упора!

«…Как совиные глазки за ветками,

Смотрят в шали пурги огоньки…»

Уже весь третий курс воинской школы горланил такое знакомое всем стихотворение:

«…И стоят за дубровными сетками,

Словно нечисть лесная, пеньки.

Запугала нас сила нечистая,

Что ни прорубь – везде колдуны…»

Щёлк! Самострел взведён на максимум. Болт на направляющее.

«…В злую заморозь в сумерки мглистые

На березках висят галуны.

Но люблю тебя, Родина кроткая!

А за что – разгадать не могу…»

На! И болт выбил из седла огромного дана, прикрывающего кого-то в богатых золочёных доспехах!

«…Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу…»

Щёлк! Выпустил болт Маратка, и золочёный доспех выронил меч из перебитой руки.

«…Ой ты, Русь, моя Родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу…»

На третий повтор, стихотворение, яростно ревело уже всё русское каре…

– Они бешенные, Ваше Величество! Мы только зря здесь теряем время и людей,– докладывал сидящему на попоне монарху начальник рыцарской кавалерии Бьёрн.

– Ещё немного, и мои обескровленные сотни начнут отход сами, без команды.

Бледный от потери крови Вальдемар зашипел. Придворный лекарь накладывал уже третью тугую повязку на его раны. Король действительно был храбр и не страшился идти лично в бой. Но судя по всему, эта последняя рана лишила его такой возможности. Рука монарха, пробитая русским арбалетным болтом, висела теперь без движения словно плеть.