— Пусть обходит, нам-то что? — равнодушно пожал плечами Чижевский.

Как офицер исключительно строевой, он испытывал невольную неприязнь ко всяким штабным, тем более — штабным тыловым, из всяких высоких сфер. Умом понимаешь необходимость их службы, но очень уж разные условия у обычных офицеров и у тех, кто торчит в далеких тылах. Два разных мира, частенько пересекающиеся лишь где-то в воображении да, как сейчас, во время начальственных визитов и смотров.

Лучше бы подкрепление прислали! Все больше толку!

Он специально не стал предпринимать никаких мер. Происходило бы дело где в тылу, там поневоле приходится наводить лоск, но на передовой он к чему? Пусть штабной видит, что люди изорвались, обтрепались, давно не были в бане, а сапоги у половины из них просят каши. Дальше фронта не пошлют…

Может, высокий чин вообще не придет в окопы. Тут до противника пара километров, и артиллерия порою ведет редкий огонь. Хотя боевых офицеров в штабах тоже полно, и кое-кто не прочь вспомнить молодость, а заодно продемонстрировать подчиненным собственную храбрость.

Как будет, так будет. Но пусть лучше занимаются разработкой операций и следят за ходом их выполнения, чем проверяют немногочисленные воюющие части. Пока две армии, одна — настоящая, другая — больше название, чем реальные полки, не докатились до Смоленска. Единственное, что сделал ротный, так это вышел из землянки, служившей местом очередного кратковременного житья, да проследовал на командный пункт. Так громко назывался его персональный участок в траншее, откуда был неплохой обзор разделяющего противников поля.

Все было спокойно. Почти весь день лил дождь, почва опять размокла, и поляки, очевидно, решили устроить себе вынужденную дневку. Они и так достигли многого, если оценивать результаты по захваченной территории. Но и не только. От командира бригады Чижевский знал о разгроме спешно собранной северной группировки российской армии. Три пехотные и кавалерийская бригады попали в окружение, и вместо прорыва предпочли сразу сдаться на милость победителям. Вернее, сдалась пехота, а кавалерии удалось выскользнуть, пусть и с потерями, но общий итог… Солдатам о случившемся пока не говорили, дурные вести скверно влияют на воинский дух, только кое-какие слухи уже ходили среди граждан свободной России, вынужденных выполнять чужие приказы.

Так ведь свободу тоже требуется защищать. Как и любую другую власть. И делать это приходится отнюдь не добровольно. Добровольцев для войны никогда не хватит. Большинство предпочитает дома сидеть, а если уж рисковать — то под принуждением.

Война — просто тяжелый труд. Вон как в траншее под ногами вода опять хлюпает. И шинели никак не могут просохнуть… Ладно, папиросы в портсигаре сухие.

А ведь скоро Светлая Пасха, вспомнилось вдруг Чижевскому. Молодежь под влиянием пропаганды стала забывать об этом празднике, новая страна, новые веяния, только капитан принадлежал к другому поколению. Крашеные яйца, куличи, пение на Всенощной, когда голоса взмывают к ангелам и вместе с ними воспаряет душа…

Офицер не был настолько религиозен, однако в Бога верил, и теперь очень захотелось исповедаться, причаститься. Кто знает, что ждет завтра? На тот свет лучше уходить готовому к последнему путешествию. Лишь не найти поблизости храма, а священники в армии давно отменены.