— Ладно, — жестко ответил Покровский. — Припомним. Всем припомним. Есть у меня такой Аким. Полный Георгиевский бант, потом по ранению оказался в Петрограде. Так летом семнадцатого собственноручно отправил в ад некоего Ульянова. Не слыхал о таком?

— Вроде нет. — Николаев напряг память. И что-то крутилось, и за давностью лет точно не вспомнить.

— У него еще псевдоним был: Ленин. Прибыл из Германии толпами руководить, еще и с временными поцапался. Все к власти рвался, поделить имущество богатых обещал.

— Что-то вроде было… Точно! Теперь знаю, о ком речь. Он все грозился мировую войну в гражданскую превратить на немецкие денежки. А ту — раздуть опять в мировой пожар. И кажется, это… останься в живых, вполне бы мог.

— Хорошо: сплыло. Иногда думаю: если бы не Аким, такое могло бы быть, всем мало бы не показалось. Пошел бы брат на брата, пока земля не обезлюдела. Жаль, прочие подельники этого господина до сих пор здравствуют. Говоришь, ждать меня будут? Пусть подождут. Передай: Покровский клюнул на удочку и скоро объявится в Сибири.

— Я лучше это… с тобой, — спрашивать о конкретных планах Николаев по понятным причинам не стал.

— Не стоит. Пока. Но если захочешь, присоединишься потом. Обещаю: возможность у тебя будет. Где, ты говоришь, нас собираются ждать?

— Где были, Лука Степанович? — Суханов спрашивал осторожно, не особо надеясь на ответ.

Мало ли какие бывают секреты? Если вдруг начальство отправляет в командировку одного из лучших сотрудников, а тот молчит и даже помощнику не сообщает, куда едет, значит, дело явно тайное. Мог бы, уже давно сказал.

— Далеко. Лучше это… хоть введи в курс нынешних дел. Что у нас новенького? Кого ищем?

— Многих. Спокойнее в городе не стало. А уж за городом вообще творится непонятное. По слухам, народ бузит.

— Что значит бузит?

Суханов посмотрел по сторонам, словно боялся, будто в кабинете объявился некто третий, посторонний, пожал плечами и шепотом сообщил:

— Говорят, начинают бунтовать против власти. Требуют объединения с Москвой. Мол, раз война, то все русские обязаны держаться вместе.

— А правительство?

— Как всегда. Сплошные словеса и ни проблеска дела. Лучше бы их и вправду свергли к какой-то матери! Настолько они всем надоели!

А ведь действительно, говорит искренне, отметил про себя Николаев. Вроде отсутствие длилось недолго, а вот вся атмосфера успела сильно измениться. Словно вместе с наступавшей весной люди стали отходить от долгой зимней спячки. Только интересно, сами ли или все-таки поработали некие тайные силы? Вдруг следователь прав и Покровский — лишь вершина айсберга, а где-то есть и другие, пока не выдвигающиеся на первый план? При наличии крепкой тайной организации и едва не всеобщем недовольстве возбудить народ не так и трудно. Тут — намек, тут — какие-нибудь подлинные или похожие на подлинные факты, а дальше слухи пойдут гулять сами, усиливаясь при каждой передаче от одной группы людей к другой.

— Что наши иностранные «друзья»?

— Ничего. Сидят и не вылезают из своих казарм. Они рисковать не любят, а настроение обывателей такое, того и гляди, морды начнут бить. И хорошо, если только морды, и бить, а не стрелять. Да и наши солдаты предпочитают по одиночке не шастать. Но патрулей стало больше. И все вооруженные. Сразу человек по десять, при офицерах, а толку от них почти никакого. Криминальная сводка только и полнится преступлениями.