— О, в настоящее время, — начал он тоном заправского фата, — для меня это не обременительно. Правда, одно время мне было очень тяжело, но сейчас я получил место на двенадцать тысяч в год!

Он воображал, что такая цифра непременно ошеломит бедного художника, вызовет у него восклицания зависти и изумления, но, не встретив с его стороны ничего подобного, добавил:

— В мои годы — это недурно.

— По-моему, так даже превосходно! Но в чем же состоят ваши обязанности, надеюсь, это не секрет? — самым обычным тоном осведомился художник.

Но Поль счел такую обыденность тона желанием чуть ли не унизить его.

— Работаю, — ответил он, откидываясь на спинку предложенного ему стула.

При этом выражение его голоса было настолько странным, что Андре взглянул на него с удивлениемт

— Я тоже довольно редко сижу сложа руки, — произнес он, — а между тем…

— Да, но вы совсем другое дело! Я, я обязан работать в два раза больше других, так как у меня нет никого, кто бы позаботился о моем будущем, я не имею ни родственников, ни друзей-покровителей.

Неблагодарный, он уже забыл о господине Маскаро, столь много сделавшем для его будущего…

В конце концов художник, видя, что глупости и хвастовству его приятеля конца не будет, явно стал над ним подсмеиваться.

— Ей-Богу, забавно! — проговорил он, — вы, кажется, вообразили себе, что совет воспитательных домов может выпускать заодно с воспитанниками и кучу необходимых для них покровителей!

При этом вопросе Поль окончательно счел себя оскорбленным.

— Как вы изволили выразиться, сударь?

— Точно и ясно, мне кажется, и прибавлю к этому, что подчас эта подробность бывает весьма прискорбна для нашего брата. Я, по крайней мере, испытал это на себе, да и многие из моих товарищей тоже…

— Как, милостивый государь, вы откровенно сознаетесь, что…

— Что я сын Вандомского воспитательного дома, — с комическим горем подхватил Андре, — да, сознаюсь, что же в этом ужасного? Я оставил там по себе прескверную память, как самый отъявленный шалун из всех мальчишек… Все мы немало испытали в этой жизни. Я, однако же, удивлен, что вы ничего не знали об этом факте моей биографии. Хотите, я расскажу вам пару эпизодов из моей жизни, может быть, вам они пригодятся как наглядный пример, а мне не так скучно будет работать…

— Я весь внимание, — отвечал Поль, так и не решив, продолжать ли ему обижаться.

— Видите ли, до двенадцати лет я чувствовал себя абсолютно счастливым: днем развлекался в громадном саду в Лувре, выполняя посильные детские работы, а по вечерам изводил огромное количество бумаги, желая написать и нарисовать что-нибудь совершенно чудесное. Я с самого раннего детства хотел стать художником. Профессор мой — одна сестра милосердия, занимавшая в моем отделении должность преподавателя живописи, всегда приходила в восторг от моих талантов. Но, увы, ничто не вечно под луной… Мое блаженство продолжалось только до двенадцати лет… Едва минуло мне двенадцать, как наша директриса решила отдать меня в ученики кожевнику.

Поль собрался было закурить. Очень внимательно, впрочем, слушая историю детства своего приятеля, он потянулся, чтобы достать спички, но Андре поспешно остановил его: